• Новости
• Спонcорам
• Библиотека
• Авторы
• Предприятие

Светлой памяти дорогих родителей

«Придет день, когда ты откроешь глаза
и увидишь: сад стоит зеленый,
высокая трава сверкает росой,
из гущи розового куста выглядывают
тяжелые темно-красные бутоны»

Карел Чапек «Год садовода»

Сад появился у родителей в 1966 году как-то неожиданно: его продала соседка по дому, когда родила позднего ребенка. В саду, на площади в шесть соток, росли дюжина груш и яблонь, четыре сливы, пара вишен и абрикосок, орех, черешня, персик. С двух сторон вдоль дорожек сад обрамляли несколько кустов черной, белой и красной смородины и малины.

Ближе к краю стоял корпус автобуса ПАЗа, который служил и домиком, и сараем. Рядом с ним был клубничник. Вместе с садом нам перешла лопата и «Календарь-справочник садовода-любителя» 1959 года в серой мягкой обложке на 500 страниц. В справочнике о садоводстве было буквально все. Особенно мне нравились в нем цветные картинки разных плодов.

За нашим участком тянулась грунтовая дорога к лесу-бору, а за дорогой раскинулись поля до горизонта с поющими в небе жаворонками, густыми мягкими травами, высокими ромашками и синими васильками. (Теперь вдоль поля тянутся гаражи в два ряда, а по асфальтовой дороге постоянно снуют авто).

В саду, где руки творят, глаза наслаждаются, а душа отдыхает, каждый сразу нашел себе дело. Отец занимался деревьями: заводил новые сорта, делал прививку, обрезку. Мама сажала цветы: тюльпаны, пионы, нарциссы, полола клубнику. Я перекапывал землю, таскал воду, пилил ветки. Через шесть лет родители построили домик в пол-кирпича под двускатной железной крышей. По чертежу отца из обрезка газопроводной трубы знакомый сварщик сделал печку-буржуйку, мою любимицу. С печкой в доме стало уютно в любую погоду и время года. На дрова поначалу мы распиливали двуручной пилой выкорчеванные стволы старых слив, яблонь, орехов, которые оставляли у дороги окрестные садоводы. Потом своего топлива на наших деревьях стало нарастать за год больше, чем сжигалось, Теперь, при наличии печки, в сад мы стали ездить с ночевками даже зимой. На печке варили гороховый суп, жарили сырники. Летом чай и картошку готовили на костре. Позднее завели плиту с газовым баллоном, а когда баллон украли, снова пришлось устраивать костер. В сад ездили почти каждые выходные, часто с ночевкой.

Соседи

Соседей по участку было трое: Иван Яковлевич, Евгения Антоновна и Виталий Фомич.

Иван Яковлевич средних лет, высокий, добродушный и спокойный. Все делал не спеша, вдумчиво. На участке у него вместо домика стоял, как и у нас, корпус автобуса, в котором каждый год били по окну. Приехав в сад, и обкопав одну из яблонь, срезав на ней для «осветления» очередную ветку, Иван Яковлевич вскоре уже вел беседу с кем-нибудь из друзей-садоводов в своем автобусе, закусывая салом яблочное вино собственного приготовления. На электричку мы часто шли вместе, не спеша, и по дороге Иван Яковлевич всегда рассказывал интересные истории из своей жизни.

Евгения Антоновна — вежливая, серьезная, приятная женщина. Сад они с мужем купили лет 20 назад и построили добротный кирпичный домик, а небольшой деревянный от прежних хозяев приспособили под сарайчик с летней кухней. После того, как у ее мужа случился инсульт, Евгения Антоновна ездила обычно одна и уже в три часа дня уходила на электричку, торопясь домой. Любила она цветы, разводила клубнику и необычные сорта помидор.

Виталий Фомич — худощавый, невысокий, живой и подвижный. Всегда улыбался с хитринкой и по любому поводу рассказывал соответствующую притчу. У него был уютный деревянный зеленый домик под толевой крышей. Под окнами росли кусты сирени и шиповника. Виталий Фомич любил рыбу, и отец часто угощал его жареной плотвой и окуньками из наших уловов. Еще у Виталия Фомича была очень высокая крашеная деревянная лестница на десять перекладин. Он хранил ее на улице, поскольку в дом лестница не помешалась. Раза три он падал с этой лестницы, но без последствий благодаря, наверное, своему малому весу.

Приехав в сад, и пообщавшись друг с другом, соседи принимались копать, пилить, полоть. Осенью снимали урожай. В холодную погоду мы кололи дрова, топили печку. Работы в саду всегда много, но никогда она не бывает в тягость.

Друзья

Были они друзьями со студенческих, еще довоенных лет, — вместе учились в КПИ. Дядя Юра — Юрий Иванович — высокий, широкоплечий, круглолицый здоровяк. Его розовощекое лицо всегда приветливо улыбалось, а ровный бархатистый голос так и настраивал послушать бывальщину. Отец приглашал дядю Юру осенью, когда созревали яблоки и кизил. Иногда ездили и зимой, когда в погребе был урожай. Дядя Юра знал множество веселых историй, и мы хохотали от его рассказов до слез. Зимой он затевал готовить знаменитый гороховый суп. Домик тогда наполнялся аппетитным ароматом жареного на сале лука. Поработав на морозном воздухе, мы втроем с удовольствием уминали наваристый суп и пили чай с вишневым вареньем. Дядя Юра заядлый рыболов. Мы ездили с ним спиннинговать в заливы и на озера к селу Вишенки. Его лодка-дюралька была тогда в Киеве, наверное, самой быстроходной. С двадцатисильным мотором «Эвенруд» она догоняла и обгоняла всех, и лишь белоснежные «Ракеты» на подводных крыльях могли с нами поспорить.

Мама очень дружила с тетей Ниной — Ниной Павловной — женой батиного друга-охотника, земляка, Георгия Матвеевича. Подруги вместе ездили в сад, когда мы уезжали на рыбалку, охоту или за грибами. Тетя Нина — спортивная, задорная, деятельная, ни минуты не сидела без дела. Знала массу кулинарных рецептов, вкусно готовила. Бывало, мама с тетей Ниной проводили в саду оба выходных. Первый раз мама спросила: «Нина, не страшно нам будет ночевать?» А тетя Нина в ответ: «Чего ты, Женя, дрейфишь. Давай сюда топор, вилы ставь за дверь, — переночуем!»

Иногда гостила у нас мамина сестра тетя Валя. Как-то летом жили они неделю на даче. Однажды вечером дом тряхнуло. Тетя Валя испугано вскрикнула: «Ой, барабашка!». А мама, в войну жила в Ташкенте, и отвечает: «Какой барабашка, это, Алюся, землетрясение». И, точно, трясло тогда в Карпатах и до нас докатилось.

Приезжал к нам в сад дядя Леня — Леонид Алексеевич — друг по утиным охотам в заливе Раков рог. Был такой залив на Днепре против села Окунинов, потом затопило его Киевское водохранилище. Дядя Леня не расставался с маленьким японским фотоаппаратом и дарил нам фоторассказы о совместных поездках — глянешь, и все вспоминается до мелочей.

Дружили мои родители и с семьями трех сестер — приветливые милые хозяйки: Галина, Нина и Наталья Степановны. У каждой из них был свой дачный участок на Русановке и занимались они со своими мужьями садами-огородами основательно. Первыми узнавали и вводили всякие новшества. От них кое-какая экзотика попадала и в наш сад — актинидия, лимонник, ирга, аралия. Сейчас этим не удивишь, а лет тридцать назад все это было в диковинку. Сады у сестер появились в конце пятидесятых и весной всегда подтапливались разливом Днепра. В половодье мы иногда приезжали к ним в гости на моторной лодке, причаливая прямо к ступенькам крыльца. Веселыми, интересными и радостными были встречи. Молодыми были родители и их друзья. Кипела и цвела жизнь, как майский сад. Казалось, что так будет всегда.

Приход весны

Сад особенно радовал ранней весной, когда зацветали первые подснежники, голубые пролески и лиловые крокусы. Крокусы в Киев привозили с Карпат. Как-то у одной бабульки отец увидал букетик с луковичками, купил их и посадил в саду. Теперь в конце марта участок сада, что под кизиловым деревом, лиловый и в теплые дни там гудят пчелы…

Яркое солнце. Тени яблоневых крон расчертили мокрый зернистый снег. Он тает на глазах. К вечеру на полях темнеют уже первые проталины, а вокруг древесных стволов — лунки до самой земли. Закрываю глаза, просвечивает жаркое солнце. Тишина звенит синичьей трелью, слышно как тает и садится снег. Океан света льется с голубого неба и отражается белоснежной еще землей — пришла весна света. Мы чистим птичьи домики. У воробьев плотный ком из стеблей травы и перина из куриных перьев до летка. У синицы — войлочный матрац из зеленого мягкого мха и собачьей шерсти, у вертишейки какая-то древесная труха тонким слоем, у скворцов — пыльные корешки и стебли пырея. Когда сойдет снег, птицы займут чистые домики и соорудят свежую подстилку для гнезд. Летят в вышине с песнями коноплянки и жаворонки. Вслушиваемся в голоса весны.

Вот, наконец! Звонкие гортанные крики — плывет клин гусей, птиц сто. Это серые гуси, они четко держат строй. Потом быстро пролетают две стаи казарок, все время меняя изгиб своих дуг и линий, беспрестанно звонко перекликаясь. Под вечер появляются первые небольшие стайки скворцов, Рассевшись на вершинах придорожных тополей, негромко поют. Весна, долгожданная весна, летит на крыльях птиц.

В мягких тихих сумерках идем на станцию. Где-то стрекочет сорока. Душисто и свежо пахнет талая земля, журчат в колеях ручьи. Сегодня 21 марта — день весеннего равноденствия...

Певчие и не певчие птицы

В саду отец первым делом занялся привлечением птиц. Их жизнь веселит душу, голоса услаждают слух, раскраска оперения радует глаз, и помощь в борьбе со всякими гусеницами и долгоносиками от птиц немалая. Установили мы в разных местах сада несколько старых водопроводных труб и стали вешать на них гнездовья, прикручивая мягкой проволокой.

Гнездовья делали из досок и дуплистых отрезков стволов клена, каштана, ивы, оставшихся после расчистки городского парка, из лесу тоже привозили подходящие заготовки. Летки коловоротом отец высверливал двух диаметров: 50 мм — для скворцов и 32-35 мм — для остальных птичек. Скворцов отец очень любил — веселые птицы. С детства запомнился мне большой ясень у нашего городского дома, скворечни подвешенные отцом, и радостное ожидание весеннего прилета скворцов. В саду у нас каждый год селились 2-3 пары скворушек, большая синица, вертишейка и 2-3 пары полевых воробьев. Полевые воробьи очень полезны. Они далеко не летают, кормятся рядом со своим гнездом, с апреля по август у них бывает три выводка. Зимой тоже держатся парой и ночуют в дуплянке всегда вместе — так теплее. Правда, они любят черешню. Но когда она созревала, мы вешали в ее крону крылья ястреба-перепелятника, и черешню никакие птицы не трогали. Птицы к нам быстро привыкли, и вся их жизнь была на виду.

Как-то поселился занятный скворец. Оказался он забиякой и прозвали мы его Кузя. Он неутомимо распевал и, отчаянно размахивая крылышками, мчался за каждым пролетавшим скворцом. Таскал в скворечники всякую зелень: очевидно, это означало приглашение и то, что хозяину нужна невеста. Кузя любил срывать помидорную рассаду на свои «букеты». За это садоводы-огородники его не любили. Тогда отец посоветовал им, и сам стал прикрывать рассаду тонкими ветками, остававшимися от обрезки деревьев. И помогло! Вскоре наш Кузя обзавелся двумя женами. Когда скворчихи начали высиживать потомство, Кузя перестал петь и лишь изредка навещал их. Иногда он приносил каких-то полусухих червяков, наверное, подобранных на дороге. Скворчихи от них отказывались. Он их тоже не ел, ронял и опять улетал гулять и кормиться на луга. В отсутствие Кузи стал появляться другой скворец и ухаживать за одной рябой скворчихой (мы прозвали ее Рябуха). В конце-концов Кузя обнаружил это. Произошла потасовка с сожителем, после чего Кузя выбросил кладку из гнезда Рябухи, задав и ей взбучку.

Опасными соседями для певчих птиц были сороки. Их пара гнездилась на высоких придорожных тополях. Гнездо у них интересное: с двумя входами и в виде шара (делалось с крышей — защитой от серых ворон я ястребов). Когда подросли сады, сороки стали гнездиться и на высоких яблонях, грушах. Одно такое гнездо было сделано наполовину из «новых материалов» и изрядно пополнило наши запасы медной и алюминиевой проволоки. Сороки в мае уничтожали хрущей, зато в остальное время выслеживали птиц, наведывались к домикам с птенцами и норовили выхватить несмышленыша прямо из летка. Осенью они любили клевать груши-лимонки, невежинскую рябину и особенно «уважали» темно-оранжевую облепиху.

Постоянно появлялся в саду большой пестрый дятел. Зимой он ночевал в большом скворечнике, прилетая уже в сумерки. Недовольно «кякая», выглядывал из-за ствола и дожидался в стороне, пока мы не уйдем. Дятел раздолбил летки всех домиков под себя. Может быть, он любитель яичек и птенцов? Со временем дятла выселила белка, устроив в скворечнике с расширенным летком гнездо из тряпок, ваты и луба.

Последние дни апреля. Греет солнце. Зелеными перьями из земли пробиваются травы. Вешняя вода блестит в лужицах, болотцах, ручьях. Лоза, березы кудрявятся. Белым цветом алыча кипит, в розовой пене марелька купается. Золотые медовые одуванчики покатились по травяному ковру в голубые дали майских дней.

Ночуем в саду на майские праздники. Явственно ощущается аромат цветущих яблонь. Под вечер два самца горихвостки устроили состязание-танец. Один молча преследовал другого. Птички быстро кружили, мелькая в кронах яблонь и слив. Устав, они присаживались на ветки, чтобы отдышаться, а потом снова начинали погоню. Краснохвостые петушки дважды схватывались в воздухе, припадая к земле. Все это совершалось в полной тишине и походило на какой-то удивительный танец-кружево.

Когда деревья были невысокими, лишь в пару саженей, селилась у нас пунцегрудая коноплянка в густом жасмине, а где-то по соседству — каменка. Светает в мае рано, мы встаем в пять часов вместе с солнцем. На дорожке громко распевает бело-пестрая каменка и танцует, выделывая пируэты в воздухе. Наблюдаем, затаив дыхание, необыкновенную птичью пляску. Только раз тогда и удалось видеть танец этой удивительной птицы.

Со временем деревья выросли, и изменился состав птиц в саду. Исчезли: каменка, вертишейки, коноплянка; появились зарянка, мухоловка-пеструшка, сойка. С появлением сойки начали прорастать в саду дубочки. Желуди сойка приносила из лесу — она главный сеятель дуба в природе: прячет желуди про запас на зиму, а находит не все.

Четвероногие обитатели

В саду появлялись коты, обитавшие в поселке или у соседей в летнюю пору. На протяжении лет шести приходил пепельно-серый с белой манишкой степенный кот, которого прозвали Василь Василич. Обычно он сидел у крыльца домика, ожидая угощения. Угощение должно было быть серьезным, например, копченая колбаса или жареное мясо. Как-то осенью попалась в мышеловку полевая мышь, а тут идет Василь Василич, я ему ее я предложил. Понюхав «мясо в шубке», кот посмотрел на меня осуждающе и медленно удалился. Если Василь Василича ничем не угощали, он, посидев спокойно, отправлялся дальше. Этот кот никогда не мяукал, не терся о ноги и не попрошайничал.

Приходила в гости большая кошка — белая с серым и пушистыми «штанами». За эти «штаны» отец прозвал ее Мурзой. Была она приветлива, мурлыкала как моторчик, отзываясь на ласку и благодаря за все, что бы ей ни дали. Как-то она принесла половину крысы и положила у веранды: то ли сама поймала, то ли подобрала где-то.

Однажды приблудилась молодая кудрявая черная киска, прозвали ее Черка. Очень любила она общаться. В сентябрьский выходной собирал я кизил, много его уродило. Черка крутилась рядом, потом куда-то ушла. Я закрыл дом и уехал. В среду снова поехал за кизилом. На станции купил кирпичик серого хлеба домой (в Киеве такой не пекут), больше ничего у меня с собой не было. Открываю дверь домика, а в ноги бросается Черка и мяучит-кричит от голода. Я предложил ей кусочки хлебной мякоти. Киска съела шесть кусочков и давай тереться о ноги, а потом бегать всюду за мной, задрав хвост.

Состав приходивших котов менялся, и лет через 5-6 появлялись новые. В одну многоснежную зиму не были мы в саду с конца ноября. Приехал я с отцом за яблоками лишь перед самым Новым годом. Видим, у веранды под скамейкой сидит бурый кот с белой грудкой, полосатыми лапами в белых носочках. Что такое? — попал в петлю (какой-то душегуб петли по саду на куницу расставил — пять штук сняли мы возле дома и сарайчика). Как же кота освободить? Ведь, кусаться и царапаться будет. Одели мы рабочие рукавицы, я еще тряпку взял. Ласково разговаривая с котом, удерживаю его, а отец растягивает петлю. Кот не шевелится, отвернулся к стене, а я руками чувствую, как сердце его бешено колотится. В рукавицах никак петлю не удается снять. Сбросил тогда отец их и вызволил кота. Я руки отпустил. Кот, пошатываясь, отошел, обернулся, посмотрев грустно, и медленно побрел по тропинке, протоптанной в снегу. Потом летом несколько раз все же появлялся.

Удивил однажды ранее у нас никогда не бывавший, пушистый, кремового цвета, персидский кот. Придя, съел, что дали, зашел в натопленную комнату. Устроился на тахте, как у себя дома, и, проспав часа четыре свернувшись калачиком, ушел навсегда, видимо, «были проездом».

А как-то промелькнул какой-то кошачий принц — крупный, на толстых коротких лапах, темный с чистым белым низом, пушистым плоским хвостом-опахалом и баками на щеках. Он протрусил по дорожке, съев по пути стебель пырея, испуганно оглянулся на наш голос и был таков, не дав собой полюбоваться. Все эти коты, судя по ухоженному виду, были «домашними» и приходили гулять в сады из соседнего поселка. Птицами они не интересовались, и, думаю, на них не охотились. Правда, птицы при виде котов всегда подавали сигнал тревоги; на том и расставались.

Жили в садах еще куницы, ежи и заяц. Одну зиму ежик зимовал в сухих листьях, которые он нагреб в углу, у стены веранды. Летом в сумерках ежи выходили на охоту за всякой живностью и по шевелящейся траве их легко можно было отыскать. Хотя ежи и коротколапые, но двигаются быстро, даже в зарослях. Июньский вечер, сумерки. Торопясь на электричку, заметил какой-то белый комок, движущийся в траве вдоль дорожки. Что такое? Вблизи оказалось — ежик-лакомка с бумажным стаканчиком от мороженого на мордочке; пришлось помочь освободиться. Заяц зимой изредка оставлял следы на снегу, пересекая сад. Поле было рядом, заборы неплотные и зайцам ничто не мешало гулять по садам. Кору деревьев «наш» заяц не ел, а скусывал низко растущие тонкие веточки алычи, марельки и побеги малины. В марте поедал срезанные ветки яблонь, сложенные кучей под джонатаном, а летом ему хватало всякой травянистой зелени. Один садовод говорил, что заяц повадился к нему есть овощи даже днем. Я, говорит, пропалываю, а косой рядом хрустит моей капустой.

Нашего зайца я увидал как-то в начале ноября. Провожал вечернюю зарю, стоя под грушей-лимонкой. Тишина. Меркнет свет. Совсем уже сгустились сумерки. Где-то цыкнула зарянка. Слышу, по дорожке между участками кто-то движется и в сад свернул, шур-шур, шур-шур — мимо кизилового куста. Кот, что ли? И вдруг в пяти шагах от меня зверек сел — заяц! Через мгновение меня учуял и вбок метнулся. Метров десять отбежал и в саду у соседа, слышу, чем-то захрустел. Оказалось — розовыми цветами лунника (крестоцветное растение с характерными плодами-стручками в виде обруча с натянутой в середине пленкой с семенами).

В садах жили куницы каменные — белодушки. Их присутствие выдавали зимой оставленные на снегу парные следы. Жили куницы, обычно, на чердаке. А однажды в мае куничка поселилась в автобусе-сарайчике. Приехав тогда в сад, мы услышали, как кто-то в сарайчике, будто теннисным мячиком играет. Вдруг в окошке показалась «медвежья» мордашка, уставилась на нас, потом исчезла, и все стихло. Мы не стали тревожить зверьков, а через неделю они уже куда-то перебрались. Иногда зимой куницы добирались до одной из дуплянок. Об этом свидетельствовали остатки гнезда на снегу да старое птичье перышко, зацепившееся за леток.

По дорожкам между участками постоянно пробегали дворняги-полканы с автобазы, которая была за дорогой. Если пахло съестным, псы останавливались, принюхивались и начинали медленно приближаться. Потом они молча застывали, ожидая подачки, и получив ее, не задерживаясь, уходили.

Гости незваные

Все четвероногие, если двери прикрывать, в дом не забирались, кроме куницы, которая жила на чердаке. А вот двуногие посетители интересовались дачными домиками и в отсутствие хозяев навещали всех. Их интерес особенно обострялся в преддверии праздников: Нового года, 8-го марта, 1-го мая. В доперестроечные времена просто искали выпивку. Потом изменились пути и цели. Выпить-закусить — это вечное — осталось, но изменился подход. С началом «перестройки и ускорения», из садов начали тащить цветной металл. Крали алюминиевую посуду, вплоть до чайных ложечек. А за медью и латунью охотились, как конкистадоры за индейским золотом. Инструмент тоже не задерживался (теперь с собой приходится возить даже молоток).

Как-то в начале июля на выходные поехали мы на дачу погреться у печурки. Прошедшая неделя была дождливая и прохладная. Подходя к дому, видим, на веранде вынута фанерка (стекло выбили еще лет 15 назад, с тех пор и стоит фанера, минимум раз в год ее вынимают и лазят в дом). Наш сосед в подобной ситуации поступил по-своему. После третьего взлома он оставил только защелку, чтобы ветром дверь не распахнуло, а замок от «ленивых» повесил на калитке.

Так! Значит, в доме побывали. Двери сарайчика тоже приоткрыты. В сарайчике притаился тощий незнакомец лет 30-ти. На земле у дверей лежали алюминиевые: бидончик, трубка, проволока и два латунных крана. Ага, — цветмет от половины до доллара за кило в приемке! Как-то само собой в голове промелькнуло: «люди гибнут за металл». Металла было мало, и завязалась беседа. Выяснилось, что сарайчик вскрыл не он, а «так и было». Кроме того, он не один, а в нашем доме находится его жена Маринка. Конечно, очень занятно, но не очень приятно. Захожу в дом. Топится наша печка-буржуйка, на ней греется ведро с водой, на столике у окна стоит кастрюля вермишели, под столиком — батарея пустых бутылок, на полу окурки. У печки валяется разломанный ящик и стопка журналов «Наука и жизнь», очевидно, для поддержания процесса горения. Мне сразу не понравилось, что уничтожается Знание, и я высказался. Самоселы доложили, что им негде жить, с родителями они поссорились. Мы предложили им убыть, поскольку сами намерены ночевать в своем доме. После ухода незваных квартирантов нам допоздна пришлось наводить порядок. Все, что можно было «гостившие» обшарили, — следы капающей свечки попадались везде и на всем.

Через месяц эта же пара поселилась на соседней запущенной даче с последующим разрешением хозяина уже по факту их обитания. Свое решение пожилой сосед объяснил так: «Пусть лучше эти живут, чем другие будут ломать. Я устал заколачивать выбитые окна и выломанные двери, а со временем, может, и покупатели найдутся».

Вечером мы грелись у костра, кипятили чай. Стемнело. Было слышно, как на дороге рядом остановилось авто, хлопнули дверцы, послышались голоса. Оказалось, к нашим непрошенным гостям прибыли знакомцы. Высокий парень лет 25-ти переступил проволоку-заборчик и на «автопилоте» шел на наш огонек, издали спрашивая:

— Вася, ты?

— Я не Вася, — отвечаю,

— А где Вася? — последовал вопрос.

— Мы хозяева, — говорю.

Хлопец, как олень, прянул через кусты; его спутники тоже не стали задерживаться. Спать нам не захотелось. Ночь мы провели на свежем воздухе, опираясь на крепкие сиреневые посошки. После полуночи кто-то приходил и что-то искал у сарайчика. Мы окликнули искателя, и он, не ответив, быстро ретировался через сад соседа. Зарю встречали под песню зарянки, слегка озябнув. Крепкий дневной сон вернул нам прежнюю бодрость и уверенность, что мы на верном пути согласия и гармонии с природой (а ночь была на Ивана Купалу).

На наших дачных участках заборчики символические и то не у всех хозяев. А некоторые посетители не затрудняли себя хождением только по дорогам. Вот на Пасху бойкая тетка с двухведерной сумочкой колобком вкатилась в наш сад и тормознула лишь слегка, когда я ее окликнул, спросив:

— Вы к кому?

На ходу она стала объяснять, что: «в соседний сад за деревием (тысячелистником), им надо ноги парить и от желудка помогает, принимать его по трети стакана три раза в день или стакан на ночь». Тысячелистник-деревий в наших садах не рос. Когда эта женщина начала ломать персидскую сирень соседа, я предложил ей покинуть территорию. По этому поводу посетительница изложила свое мнение о запущенных, садах и многозначительно заметила, что «вы тут бываете изредка, а вот мы тут живем в поселке постоянно, и кабы чего не вышло». Расстались мы, так и не познакомившись.

В прежние времена, когда чужие слишком интересовались садовой флорой, у нас был свой ее любитель — член нашего товарищества Сидор Данилыч, а за глаза — лысый черт. Был он лысоват, но великолепно сложен, просто, атлет. Курил Сидор Данилыч черную трубку с лукавой рогатой головой. Почти все лето он жил на даче; ходил в трикотажных штанах, сандалиях на босу ногу, в майке или без. Заглядывал ко всем в сады, и не только при хозяевах. Поговаривали, что стоит что-нибудь забыть снаружи, так и поминай, как звали, и, мол, все это проделки лысого черта, не буде помянут к ночи. Как-то отец забыл лопату под яблоней и быстро вернулся в сад. Видит, около цветущей чайной розы застыл Данилыч в сумерках.

— Ты чего тут? — спросил его отец.

— Твою розу нюхаю. Как пахнет! — был ответ.

Сидор Данилыч любил при встрече рассказать анекдот или что-нибудь смешное. Постоянно обитая в саду, он был ответственным за раздачу воды от скважины из бака. Но, выйдя на пенсию, быстро сошел на нет: каждый день стал пить, что ни попадя, продавая, что попадя. Дачу его года через три родственники продали.

На рубеже

Росли сады; старели их хозяева, Нет уже садоводов-соседей, нет моих родителей. Время, неотвратимое время правит бал. Дети большинства владельцев садовыми делами не интересовались, и спустя лет 10-15 некоторые участки пришли в запустение. Наследники их продавали и там начиналась новая жизнь — возводились стены-ограды, сад превращался в огород, а чаще в лужайку, сносился деревянный домик, строился кирпичный особняк и т. д. и т. п.

Ближе к поселку, скупая два-четыре смежных участка, возводили двухэтажки с металлочерепицей, окнами-бойницами, высокими заборами и собаками-»баскервилями».

Когда наискосок через мой сад обозначилась тропа любителей срезать углы, я решил, что пора все же сделать какую-то изгородь и в пасмурный день октября приехал чтобы заняться оградой. В доме кто-то недавно ночевал: снова вынута фанерка на веранде, в комнате на полу окурки и горелые спички. В каком тысячелетии все это кончится!? Работаю весь день, вкапываю трубы. Вечереет. Серые туманные октябрьские сумерки. Вдруг краем глаза замечаю — в углу сада какое-то движение. Вот оно! Из-за туалета появляется громила саженого роста в кожаной куртке, кожаной кепке, лицо — спитое, сине-красное, какое-то безглазое. Пьяный «в дупель». Я, держась за лопату, спросил:

— Что, заблудился?

В ответ тот буркнул что-то вроде:

— А куда идти?

Я показал на дорогу. Он побрел к поселку, едва перебирая заплетающимися ногами. Больше мы не встречались, может, он действительно заблудился. Хотя зимой на снегу иногда появлялись основательные следы, в народе именуемые «как у полиського злодия», переступавшие без труда полутораметровый заборчик соседа. Кстати, этот заборчик был из алюминиевой проволоки и простоял лишь до весны. С началом общего «соко-движения» алюминий с него испарился, остались только железные тычки. Учитывая это, я на трубы своей изгороди навернул всякую ржавую проволоку, дабы не искушать искателей (три нитки оцинкованной проволоки провисели неделю). Появляется чувство, будто чье-то вездесущее око пристально следит за каждым твоим шагом и сразу «заботливыми» руками поправляет все твои ошибки в условиях быстрой раскрутки базарно-рыночных отношений. Тут невольно «катит на ум» знаменитое колесо Николая Васильевича, но... пора на электричку.

Будете у нас в Панасовке заходите: 13 линия, 13 участок, и лучше днем по светлому, ночью мы обычно спим. Кстати, что вы пьете по вечерам?.. Ага, ну понятно. А чай из сухих клубничных хвостиков не пробовали? Очень успокаивает на ночь. Я вас угощу. Так что, заходите, и до свидания.

2007