• Новости
• Спонcорам
• Библиотека
• Авторы
• Предприятие

Посвящается моему деду,
которого мне очень не хватает.

Самым ранним моим воспоминанием остается поездка на такси к бабушке.

В тот день мама узнала, что умер ее отец и нам следует торопиться, чтобы помочь организовать похороны.

Мама всю дорогу подгоняла таксиста и он ругался, что и так уже сильно превысил скорость. Я всегда стеснялась слишком острого маминого языка и поэтому забилась в уголок на заднем сидении «Волги» и сидела там тихо, как мышка. Странно, но похороны не запечатлелись в моей памяти, зато я прекрасно помню, как весь следующий день после них пересчитывала оставшиеся мне годы жизни и ревела не переставая.

Воспитательница в детском саду долго не могла понять, отчего порученное ее заботам пятилетнее чадо заливается слезами и говорит о скорой своей смерти. Я же не могла толком объяснить ей, почему дедовых шестьдесят лет мне кажутся слишком коротким сроком для жизни. Тем более коротким, что первый и последний десятки лет можно смело списывать — они все равно неполноценные.

Наконец воспитательница поняла, что жизнь я считаю слишком скоротечной, и весело рассмеялась. Отсмеявшись, она заверила меня, что еще до конца дня я удостоверюсь в обратном.

Так и случилось. Мои родители работали довольно далеко от района, в котором мы жили, и забирали меня из садика позже всех. А в тот день, после дедушкиных похорон, мама задержалась особенно сильно. Сидя в пустой игровой комнате перед темным окном, я думала, что время очень хитрая штука: оно тянется и тянется, притворяясь немощным и безобидным, когда за ним пристально наблюдают… Но стоит отвлечься — и оно хищным зверем устремляется вперед и откраивает от твоей жизни огромные куски. Тогда я решила всегда быть бдительной и не позволить времени красть мою жизнь, о чем и заявила матери, когда она, наконец-то, пришла за мной.

«Попробуй, — улыбнулась мама, — если продержишься хоть неделю, я куплю тебе велосипед». Вероятно, у меня быть бдительной не получилось, если судить по тому, что велосипед мне купили лишь через несколько лет.

И все же я думаю, что очень старалась — у меня сохранилась масса воспоминаний детсадовского и школьного возраста. Гораздо больше, чем их остается теперь, когда моя жизнь расписана буквально по минутам.

Каждый насыщенный событиями день накладывается на такой же, под завязку полный впечатлениями день предыдущий… И отделить, где закончился один и начался другой, бывает часто так же сложно, как найти конец ленты на рулоне скотча. Но так же ясно, как сквозь сотни витков этой клейкой прозрачной пленки видны надписи на картонном кольце, на которое она намотана, я вижу дни своей юности через толщу событий моей взрослой жизни. И часто те события кажутся мне более реальными, чем события моей взрослой жизни. И более значительными.

Все чаще, засыпая, я возвращаюсь к какому-нибудь яркому эпизоду моей жизни, предпочитая эти воспоминания нервному планированию дел дня завтрашнего. К некоторым событиям прошлого я возвращаюсь так часто, что их детали обрели яркость и достоверность сегодняшних. Они стали мне гораздо ближе, чем пыльное «сегодня». Точно так же возродились и забытые детские мечты. Не знаю, в какой именно момент они показались мне более весомыми, чем те цели, к которым я стремилась последние несколько лет, но когда это произошло, вся моя настоящая жизнь стала вдруг совершенно бессмысленной и абсурдной.

— Она мне такая не нужна! — помню, подумалось мне. — Разве я об этом мечтала? Хорошая работа, семья, достаток — зачем это все, если некогда всем этим насладиться, прочувствовать?! Час перед сном, чтобы почитать книгу. Воскресный день, посвященный ребенку. В общей сложности восемнадцать-двадцать часов, неполные сутки в неделю. Пролетающие в стремительном темпе. Прожитые на одном дыхании… Прожитые ли? Почему же я так мало помню о событиях этой стремительной жизни? Может быть, я сплю? Я сплю и мне сниться, что я выросла и живу взрослой жизнью? Тогда нужно поскорее проснуться!

***

Маринка проснулась с ощущением какой-то неправильности.

Она полежала немного с закрытыми глазами, пытаясь разобраться, в чем же дело, и поняла, что столь тягостное впечатление осталось от крайне неприятного сна.

Ну, это же надо присниться такой галиматье, — всю ночь какое-то месиво из подробностей домашнего быта и работы какой-то скучной тетки! Маринка открыла глаза, позволяя развеяться последним ночным иллюзиям.

За окном серо, на стену не ложится желтый отсвет уличного фонаря, значит, уже больше семи. Скоро АБВегедейка. До начала передачи следует сбегать в туалет и умыться. Маринка резво спрыгнула с постели и зашлепала босыми ногами к туалету.

— Странно, спина не болит и шея не затекла.

Маринка на миг остановилась, удивившись собственным мыслям, но мочевой пузырь вдруг сильно потяжелел, напоминая о задаче первостепенной важности, и девочка побежала дальше. Она успела управиться с утренним умыванием и даже поджарить себе гренки с колбасой как раз к началу АБВегедейки, но досмотреть передачу до конца ей не удалось: около восьми утра в дверь позвонили и, понимая, что родителям надо дать отоспаться хоть в воскресенье, Маринка побежала открывать. Звонившим оказался престарелый сосед с нижнего этажа, у которого в квартире был телефон. К аппарату срочно вызывали маму Маринки: что-то случилось с ее отцом.

— Он умер, — вдруг вырвалось у Маринки.

Сосед удивленно посмотрел на нее и спросил: «Он тяжело болел?»

— Нет, но ему уже шестьдесят лет, — ответила Маринка, как будто это все объясняло.

— А мне семьдесят два, но я пока не собираюсь умирать! — возразил сосед. — Может быть твой дедушка просто приболел?

— Сегодня похороны и мы поедем на такси. — сообщила ему Маринка. — Сейчас я позову маму».

Сосед посмотрел ей вслед, и, пожав плечами, отправился к себе.

В такси ехать было бы гораздо приятнее, если б мама не скандалила с шофером.

Маринка всегда опасалась, что острый мамин язык когда-нибудь навлечет на нее неприятности.

И хоть сегодня она понимала, чем вызвана мамина вспышка, отделаться от неприятного чувства смущения она не могла. Из уголка на широком заднем сидении Волги ей не были видны лица спорящих, и это было хорошо, потому, что так отгородиться от их голосов было значительно легче. На каком-то светофоре рядом с такси остановился рейсовый Икарус. В Маринку впились десятки завистливых взглядов из забитого людьми автобуса.

— И как мы жили? — мелькнула не совсем понятная, как будто чужая Маринке мысль.

А потом пронеслась вторая: «А впрочем, разве что изменилось? Меняется ли вообще что-нибудь?»

Дед умер субботней ночью во сне, как говорили — от старости, и похороны были назначены на полдень воскресенья. На кладбище было холодно и скучно, бабушка и мама плакали, и Маринку, слишком маленькую, чтобы до конца осознать случившееся, смущали эти нескрываемые слезы. Она потихоньку отошла от толпы сочувствующих и подошла к деду. Он всегда чурался подобных сборищ, и вообще слыл угрюмым и малообщительным человеком, но Маринка знала, что это неправда. Просто дед, как и она сама, часто терялся на людях и не любил, когда по этому поводу над ним подшучивали. Вот и сейчас он сидел в сторонке, подальше от своих родственников, на скамеечке у какой-то могилки и курил самокрутку. Маринка присела рядом с ним.

— А чего ты здесь? — спросила она немного погодя.

— А где ж мне быть? — удивился дед. — Мои же похороны как ни как.

— А-а-а… — протянула Маринка.

Если ее и удивило, что дед сидит в сторонке, на собственных похоронах, то она не подала виду: когда взрослые ведут себя как обычно, значит все и есть как обычно, и удивляться тут особо и нечему. Этот закон взрослой жизни Маринка усвоила уже давно.

— А ты чего здесь? — спросил дед.

— Меня мама привезла. — ответила Маринка.

— Понятно… — протянул дед. — Как она там?

— Да как обычно. — отмахнулась Маринка. — Бабушка сильно постарела, но еще держится. Да нормально все, в общем-то.

— А у тебя? — дед отбросил окурок и тут же взялся крутить новую папиросу.

— У меня? Да не знаю я дед, как у меня, — почему-то расстроилась Маринка. — Вроде бы все как надо, и в тоже время все не так.

— Поэтому и пришла? — спросил дед.

— Наверно.

— Правильно, дети лучше знают, как надо жить. Ты только молчи сама и больше слушай. Запоминай.

— Дед, со мной что-то не так? — жалобно спросила Маринка.

— Это наверное со мной что-то не так, а с тобой все в порядке. — улыбнулся дед. — Не часто взрослые люди вспоминают себя маленьких. Молодых — часто, но не маленьких. Зря. Молодость глупа, внучка, в молодости мы забываем про мудрость детства, но именно тогда и выбираем свой жизненный путь. Ты уже знаешь, к чему это приводит.

— Мы больше не увидимся? — спросила Маринка после недолгого молчания.

— Здесь? Вряд ли. Но если надумаешь сходить на рыбалку — зови! Ты помнишь, как я брал тебя на рыбалку?

— Когда ты сказал, вспомнила, — кивнула Маринка, — мне было скучно, но я знаю, как называются все рыбацкие снасти, как звенит колокольчик ночью на сторожке закидушки.

— Ха! Мы поймали тогда здоровенного карпа!

— И бабушке жалко было его резать, потому что это оказалась самка с икрой.

— Тебе было четыре года. Ты все это запомнила? — удивился дед.

— Конечно! Вы с бабушкой тогда так поругались из-за этой рыбы, что я решила: вырасту и никогда не буду ругаться со своим мужем!

— Ну и как?

— Забыла…

— Да, мы многое забываем… но самое главное: мы забываем, где можно вспомнить. Нарочно наверное: все-таки легче жить, не помня, что утратили, — дед выпустил колечко дыма и наблюдал как оно растворяется в морозном воздухе. — А помнишь, какой он был вкусный?

— Кто?

— Ну, тот карп.

— Икру жареную помню, — рассмеялась Маринка, — и глаза с белыми шариками внутри. Ты сказал тогда, что самое вкусное в жаренной рыбе — плавники, голова и икра.

— А разве нет?

— Мама до сих пор удивляется, кто привил мне такие странные вкусы! Но мне жалко было эту рыбу. И в то же время я радовалась, что мы ее поймали.

— Ты сама снимала ее с крючка, а я тогда боялся, что ты выпустишь ее в речку.

— Я не выпустила.

— Ты сделала свой выбор, — дед затянулся папиросой, — у тебя всегда был твердый характер.

— Сейчас мне этого не хватает…

— Просто ты забыла, какой сильной ты можешь быть, — дед выпустил новое дымное кольцо и проткнул его пальцем, — помнишь Матильду?

— Разве такое забудешь? Бедный котенок! Собака разорвала ей живот.

— Это был дворовой пес, овчар. Он сорвался с цепи и целый день терроризировал весь наш двор. Кидался на всех встречных собак и котов, а их хозяева прятались в подъездах. Все, кроме маленькой девочки. Если б мужики не стащили тебя с Матильды, тот проклятый пес разорвал бы тебя, а не кошку!

— Я страшно перепугалась, но Матильда была такая бестолковая, даже на дерево не догадалась забраться! Что мне оставалось делать?

— Только закрыть ее своим телом! — сердито рявкнул дед.

— Котенок все равно погиб… а собаку так и не усыпили.

— Это потому, что ты, рыдая, упрашивала ее хозяев не делать этого. Собака, мол, на то и собака, чтоб котов гонять.

— Правда? А я этого не помню. Наверно, поэтому до сих пор не завела собаку.

— Ты всегда мечтала о собаке, и когда мы не разрешали тебе завести щенка, говорила, что своим детям разрешишь приводить в дом хоть слона.

— Да, теперь я вспомнила.

— Слона завели? — дымное кольцо разорвалось и превратилось в перевернутый знак вопроса.

— Нет, но я подумаю над этим, — хихикнула Маринка.

Некоторое время они сидели молча.

Дед курил, выпуская кольца и спирали дыма. Маринка мерзла в своем парадном клетчатом пальтишке, наблюдая, как родственники передают из рук в руки поминальные яблоки и печенье.

Мама наконец заметила, что ее дочки нет рядом и с беспокойством закрутила головой. Маринка помахала ей рукой: «Я здесь. Я здесь». Мама успокоилась и едва заметно покачала головой: «Простудишься — детей не будет».

— Уже есть. — подумала Маринка и удивилась тому, что мама не поругала ее в открытую. — Потому, что дед рядом, — догадалась она.

— Нет. Меня она никогда не стеснялась, — возразил дед. — Вероятно, она сейчас тоже путешествует. В детстве она была такой шебутной, что соседи прозвали ее маленькой бесовкой. Мы с бабушкой часто бранили ее, а однажды я отходил ее ремешком. После этого она заявила, что никогда не будет ругать своих детей, а уж бить тем более. Забыла?

— Теперь наверное вспомнила, но ненадолго, — вздохнула Маринка.

— Помнить всегда — тяжело. Почти невозможно, — согласился дед, — как и все время говорить правду.

— Просто вспоминать некогда, — буркнула Маринка.

— Глупости, — отмахнулся дед. — Чем это надо заниматься, чтобы не было возможности поразмыслить? Ты что, кассовый аппарат с жесткой программой: «Считай, считай, считай»? Или может перфоратор в забое и в твоей жизни есть только бесконечное: «Бум-бум-бум»?

— Почти, дед, почти. Работа, хозяйство — рутина. Пока мы маленькие все внове, все интересно и жизнь полна красок. Потом новизна теряется, все блекнет, покрывается патиной. Жизнь превращается в старую жвачку: такая же безвкусная и тягучая.

— Это говорит не Маринка, — сказал дед.

— Маринки давно уже нет. Есть Марина Александровна.

— Дура набитая эта твоя Марина Александровна! — рассердился дед. — Ты сейчас у кого в гостях? Не у Маринки? Или может ты на том свете?

— Не знаю, дед.

— Дура, — беззлобно ругнулся дед и закурил третью самокрутку.

— Дура. — Согласилась Маринка.

— Дура.

— Ну да ладно, иди к матери: вон закапывают уже, — дед кивнул в сторону похорон.

— А ты куда? — забеспокоилась Маринка.

— Пойду подсоблю, — дед встал со скамеечки, отряхнул табачные крошки со штанов. — Иди, иди внуча. На рыбалке будешь — зови.

Дед еще немного покряхтел — видно затекли ноги от долгого сидения — и направился к толпе провожающих. Он как-то слишком быстро затерялся в ней, и когда родственники потянулись к ждущему на окраине кладбища автобусу, Маринка уже не нашла среди них деда. «Холодно-то как!» — подумалось ей.

— Чего так холодно? А мам?

— Так зима же.

— Мам, ты чего? Мы ж не на улице.

— А где же?

— Мам, ну ты че? Проснись, мам!

— Илья? Ты что тут делаешь? Ой, а чего так холодно то, а?

Илья щелкнул выключателем, но свет не зажегся.

— Света нет, — констатировал он. — Значит и котел не работает. Поэтому так холодно.

— Подай мне халат, — вылезать из-под теплого одеяла не хотелось, но следовало бы пойти проверить пробки на щитке, пока дом совсем не простыл. — На подоконнике есть свеча. Зажги.

В темноте чиркнула спичка, и маленькая спальня осветилась мягким сиянием свечи. Илья внезапно рассмеялся:

— Мам ты сейчас похожа на маленькую девочку.

— Ага, которой немного за тридцать. Который час?

— Половина третьего…

— Если это не пробки, то нам придется мерзнуть до утра или пока папа не придет.

Пробки на нашем щитке оказались в порядке, значит, авария где-то на линии или на подстанции. Я даже не стала звонить в диспетчерскую аварийной службы: в такое время вызывать их бесполезно. Оставалось надеяться, что к утру электричество включат. Удивительное дело, но меня нисколько не расстроило то, что единственная ночь между выходными, когда я могла хорошо выспаться, испорчена. Собственно и испорченной она мне не казалась. После похода в гараж по ночному морозцу спать совсем не хотелось. Илья уже оделся и, скорчившись в кресле, терзал свой «Тэтрис», а мне совершенно нечем было заняться в темном обесточенном доме. Может быть, сегодняшний сон так подействовал на меня, а может просто от скуки, но я предложила сыну небывалую вещь:

— А давай растопим камин и поставим палатку в гостинной, как будто мы в походе, — после этих слов Илья даже оторвался от своей игрушки. На мгновение.

— Мам ты че? Мы ж его никогда не топили. В нем, наверно, и тяги нет совсем — задымим весь дом!

— Топили, ты просто не помнишь, — я попробовала подсчитать сколько лет прошло с тех пор. — Семь или восемь лет назад, когда папа еще не был мастером. Времени у нас больше было, что ли? Мы даже сосиски в нем жарили на решетке.

— Здорово, — протянул Илья, не поднимая глаз от маленького синего экранчика. — Ну, а палатку где возьмем?

— Залезешь на чердак, там есть и палатка и два спальника. Там вообще много чего есть, — меня удивило, что сын до сих пор не исследовал такое интересное место, как чердак. Неужели в нынешние времена у мальчишек это не в моде?

— Ага, особенно пыли и паутины. — проворчал Илья.

Я думала, было, приструнить его, но почему-то смолчала. Через некоторое время поняла, что смотрю на сына, а он смотрит на меня.

Тетрис лежал на подлокотнике кресла. Выключенный.

— Мам, ты серьезно? Ну, про камин, палатку и все такое?

— Ну конечно! Холодно же!

Прошло не меньше часа, прежде чем огонь в камине загорелся ровно, и дым повлекло вверх по дымоходу, а не в комнату. Мы с Ильей сидели в пропыленных насквозь спальниках и красными от дыма глазами наблюдали, как раздуваются сосиски на решетке и их кожица приобретает аппе-титный золотисто-коричневый цвет.

— Мам, а почему вы с папой перестали топить камин? — спросил Илья.

— Наверно, в какой-то момент мы забыли, что это не просто красивая декорация, а что-то настоящее, некогда занимавшее важное место в нашей жизни. Так часто бывает у взрослых, Илья. И хорошо если в декорацию превращаются вещи, а не сам человек.

Илья казался растерянным: мой ответ был непонятен ему.

— Ты знаешь, теперь я уже и не помню, почему мы перестали его разжигать. Может, просто решили, что нам некогда заниматься подобными глупостями. Что все это детство и не стоит тратить на нее наше драгоценное взрослое время. А может, мы рассчитывали, что сможем сидеть перед камином сколько угодно, когда разбогатеем. Только вот разбогатеть все как-то не получалось… А может мы думали: камин от нас никуда не денется, посидим перед ним завтра. И так было каждый вечер. Теперь мы с тобой зажгли его, и все эти причины кажутся мне одинаково глупыми и несерьезными. Давай тарелку — сосиски уже готовы.

Некоторое время мы молчали, наслаждаясь теплом живого пламени, вкусом горячих сосисок и поджаренного на огне хлеба.

Потом Илья спросил:

— Мам, я видел удочки на чердаке, как ты считаешь, летом папа научит меня ловить рыбу?

— Нет. С папой пойдешь на охоту, а рыбалку оставь настоящим профессионалам. Мне вот давно уже пора было припомнить некоторые рыбацкие приемчики! И вовсе не обязательно ждать до лета — начнем прямо утром! Кажется, дедов коловорот лежит в гараже…

— Но ведь утром уже будет понедельник!

— Ну и что? Ты на каникулах, а у меня накопилось столько отгулов, что хватит на целый отпуск!

— А папу возьмем во вторник?! — завопил Илья.

— Если ему захочется так долго ждать вашего приглашения! — раздалось от двери…

— Дед, я собираюсь на рыбалку, ты идешь?

2007