• Новости
• Спонcорам
• Библиотека
• Авторы
• Предприятие

СКОРОСТЬ

Шорох асфальта, гром мотора, ярость музыки. Колеса стремительно наматывают на себя полотно дороги. Сполохи света — разноцветные огни большого города — мелькают вокруг в необузданной шаманской пляске.

Мотор набирает обороты, стараясь поспеть за бешеным ритмом гитарного соло. Оно взвивается в крещендо и опадает, летит в неведомые дали, разрезая упругий воздух крыльями пентатоники. В погоне за гитарой нога сама нажимает на педаль газа, и скорость возрастает.

Под натиском скорости очертания домов по обеим сторонам дороги сливаются в единый массив, а свет фонарей превращается в бесконечную оранжево-белую ленту. Остаются позади светофоры, удивленно взирающие красным оком в темноту, последние стражники безмолвных перекрестков. Да и сам город вскоре исчезает в зеркале заднего вида. А скорость продолжает нарастать.

Ночь, схватившая в свои цепкие лапы дорогу, обволакивает ее густой черно-синей пеленой, притупляет восприятие. Но гитарные риффы сменяют один другой, не давая ни секунды передышки. Автомобиль дрожит в погоне за ускользающим временем, и кажется, что колеса вот-вот оторвутся от земли.

Далеко впереди возникают две желтые точки — через несколько мгновений встречная машина с резким свистом проносится мимо, и вновь нет ничего впереди кроме темного горизонта.

Один такт, второй, третий, четвертый… Визг тормозов, визг гитары, резкий поворот… и снова газ, снова скорость, снова неудержимое соло…

НОЧЬ

Ночь.

Теплый сумрак лениво переваливается через подоконник и затопляет комнату. Пушистым одеялом он обволакивает предметы, сглаживая острые углы.

Фонари за окном горят тусклым ровным светом, и свет этот, просачиваясь сквозь густую темноту, оставляет на полу и дальней стене бледный след, рисующий второе, вытянутое вдоль комнаты окно на линолеуме и обоях.

Полуночным тигром на мягких лапах крадется в глубине коридора кошка.

Над спящим миром царит тишина, лишь изредка нарушаемая проносящейся по дороге машиной, стремительно и шумно разрезающей волны ночи.

Но, пролетев, машина исчезает во мраке, и воды смыкаются, плавным колыханием восстанавливая нарушенный покой. Капли времени продолжают падать, неслышно растворяясь в ночи…

МЁРТВЫЙ ЛЕС

Сворачиваешь с тропинки в сторону, и обычная реальность словно исчезает. Веселый птичий щебет, яркие сочные краски летнего леса, особый, непередаваемый лесной запах — все поглощается каким-то неведомым вакуумом на границе света и тени. Свет — живой лес, яркий и солнечный, тень — лес мертвый. И разделяет эти два леса лишь тропинка.

То, что лес мертв, и мертв уже давно, видно с первого взгляда. Стройными рядами безмолвных стражей стоят темные ели с серой, засохшей хвоей. На ветвях растянуты обширные паутины, в центре которых сидят их хозяева — пауки, большие — издалека отчетливо виден светлый крест на сером брюшке. Паутина необычайно липкая — собьешь такую случайно лицом и придется долго счищать с себя тонкие нити. В воздухе не слышно ни звука, шаги утопают в толстом мягком ковре темной старой хвои, сквозь который не пробивается ни единой травинки, и лишь бледно-фиолетовые поганки с трудом поднимают свои наполненные ядом головы на дистрофической ножке. Воздух в этом лесу затхл и душен.

Чем дальше углубляешься в этот лес, оставляя свет и зелень позади, чем больше мрак заволакивает зрение, чем больше одинаковых темных безмолвных стражей обступают тебя со всех сторон, тем слабее становится чувство реальности, и страх, неведомый и беспричинный, сковывает ледяной рукой сердце, и жутко становится на душе, и она рождает безмолвный протяжный крик, вынуждающий повернуть назад, идти обратно как можно скорее, стараясь не сорваться на бег, и бежать, бежать из этого мертвого леса, бежать к свету и теплу.

БАШНЯ

Высокая башня.

Ни входа, ни выхода.

Обволакивающая темнота, едва различимы контуры предметов. Затхлый воздух. Уходящая в черноту лестница нависает над головой каким-то ирреальным чудищем. Гулко раздаются во тьме шаги по старым заржавленным ступеням лестницы. От долгого восхождения наверх сводит ноги. Но вот где-то наверху появился заглушенный толщей тьмы лучик света. Стремление достичь этого света, стремление выбраться из мрака притупляет усталость.

Залитая солнечным светом терраса на самом верху башни. Вокруг башни простирается голая, бесплодная равнина, в отдалении блестит узенькая полоска моря, притягивающая к себе уставший разум. Но до земли — километры пустого пространства, и в свете умирающего дня возникает щемящее чувство безнадежности и бессилия от осознания невозможности вырваться отсюда.

ЖИЗНЬ В ТУМАНЕ

Он стоял на ветру у дороги.

Туман застилал город.

Туман опутывал его, проникая в глаза, уши, нос, добираясь до легких. Туманные силуэты домов… Из тумана, рассекая его светом фар, выезжали автомобили, размытые контуры которых напоминали судьбу человека, если бы ее изобразили на бумаге. А он все стоял. Мимо него с протяжным низким гулом проносились автомобили, появляясь из ниоткуда и возвращаясь в никуда.

А он продолжал стоять. Неясные звуки вокруг него складывались в музыку, музыку, похожую на саму жизнь.

И он стоял и слушал эту печальную музыку жизни, и некому было сказать ему, что не стало ни его, ни человечества, ни жизни, что в ужасной ядерной вспышке погибла планета Земля.

Он все слушал таинственную музыку, и его сознание продолжало существовать в невидимой субстанции, оставшейся от земли, по инерции двигавшейся в глубины космоса, и его сознание продолжало видеть свой последний бесконечный кошмар.

СТЕПЬ

Космический корабль при приземлении провалился в мягкий грунт. Покинув его, космонавты, покашливая, вышли в степь.

А ей, похоже, до них не было никакого дела. Она жила собственной жизнью. Степь колыхалась, как океан, в густом мареве, пробиваемом лучами тусклого солнца.

Как завороженные, смотрели космонавты на степь, пока она не поглотила их, превратив в одну из волн.

ИРРЕАЛЬНОСТЬ

Темнота вокруг не устает бороться с рассекающими ее вспышками молнии, источник которых невозможно уловить взглядом; такое впечатление, будто они появляются отовсюду: из земли, с неба, из воздуха. Неестественные звуки летают в пространстве, сталкиваясь, разлетаясь и обволакивая своей сущностью все окружающее, притупляя восприятие действительности. Мимо движутся неясные темные силуэты, появляясь из ниоткуда и в никуда возвращаясь и исчезая в безвестности. Все мысли и чувства прячутся где-то в глубине сознания, сужая рамки восприятия, запирая его в границах телесной оболочки, не пуская его наружу. И окружающие эту оболочку ирреальные картины и явления, словно суть чужого мира, непонятного и пугающего. Но ничто, даже пронизывающий ветер, не в силах вызволить сознание из его тесной клетки и пробудить логику. И по сравнению с загнанным в угол разумом окружающая и стремящаяся его поглотить ирреальность беспредельна…

ДОЖДЬ

Шел дождь… Капли барабанили по крыше, застывали бусинками на стекле и скатывались по нему, оставляя за собой мокрый след. Дождь шел, выбивая в земле маленькие ямки, тут же заполнявшиеся водой. Капли падали на листья деревьев, извлекая каждая свою ноту, и от дубравы летела шелестящая мелодия симфонии — симфонии дождя. В воздухе чувствовалась атмосфера спокойствия и тихой грусти. А симфония дождя продолжала звучать. Казалось, время прекратило свой бег, вслушиваясь в эту тихую мелодию. Пройдут годы, на смену человеку придет более совершенное существо, но все так же будет идти дождь, даря свою музыку всему живому на планете Земля.

МГЛА

Он стоял на площади в центре города. Был один из тех летних дней, которые наполняют сердце радостью и стремлением сделать что-то невозможное. В синем безоблачном небе ярко светило теплое летнее солнце, отражаясь в зеленых листьях деревьев, колеблющихся под легким ветерком.

Но, несмотря на атмосферу радости, в его душе шевелилось смутное предчувствие чего-то необычного, ирреального и пугающего. Однако в такой день невеселые мысли не могли поглотить сознание, и он гнал их прочь.

Он продолжал стоять на площади, любуясь городом в лучах солнца. Мимо проходили люди, и казалось, что они идут медленнее, чем обычно, тоже поглощенные прекрасной картиной.

Вдруг со стороны реки, протекающей недалеко от площади, но скрытой от взора домами, появилась туча непроницаемого черного цвета. Она быстро приближалась и вскоре закрыла собою полнеба. Солнечный свет померк, звуки затихли и затаились в предчувствии чего-то, чему нельзя дать определение. Подул сильный пронизывающий до костей ветер, пригибая деревья к земле. Туча продолжала наползать на город и через несколько мгновений закрыла все небо. Мгла опустилась на город, накрыла его непроницаемой черной пеленой, и в этом мраке поселился ужас…

АВТОБУС

К стеклу прильнув лицом, как скорбный страж,
А подо мной внизу ночное небо,
А на мою ладонь легли равнины
В недвижности двойного горизонта.
Поль Элюар.

Последний автобус ехал по пустынной дороге. Была глубокая ночь. Он сидел у окна в почти пустом салоне и смотрел на оранжевые огни, монотонно возникавшие из черноты и пропадавшие. Слегка дребезжал на неровностях дороги старый автобус. Шуршали по мокрому от недавнего дождя асфальту шины.

Вдруг все звуки автобуса смолкли, вереница огней за окном и темнеющий за ней лес стали смещаться вниз. Автобус взлетел.

Немногочисленных пассажиров этот факт, по-видимому, не смутил, и он решил не показывать своего волнения и обратился к расстелившейся за окном картине.

Автобус поднимался все выше. Вскоре стали неразличимы контуры спящих домов, и город превратился в тончайшую светящуюся паутину, выделявшуюся среди лесов и полей бескрайней равнины.

В поразительно ясном небе ярко светились звезды. Появившаяся луна озарила ночной пейзаж своим мертвенно-бледным светом. Город исчез из виду, остались лишь призрачные просторы.

Автобус стремительно покидал атмосферу спящей планеты. Воздух выходил из многочисленных щелей, и пассажиры стали задыхаться. Печально сияла залитая лунным светом равнина.

***

С резким шумом распахнулась дверь автобуса. Он проснулся и то ли с облегчением, то ли с грустью вздохнул, поняв, что это чудесное приключение ему просто пригрезилось.

МОРЕ

Я вижу, как волны смывают следы на песке,
Я слышу, как ветер поет свою странную песню,
Я слышу, как струны деревьев играют ее,
Музыку волн, музыку ветра.
Виктор Цой.

Набережная сверкает разноцветными огнями. Призывно распахнуты двери ресторанов, магазины зазывают покупателей яркими витринами. В ночном воздухе разлит пряный восточный запах. Из дверей дискотек доносится музыка. По набережной прогуливаются люди.

Но ноги несут меня прочь от бурлящей городской жизни сюда — на пляж. Сейчас здесь темно, а вокруг — ни души. Шуршащий под ногами песок, нагретый за день солнцем, уже успел отдать свое тепло морю. С глухим рокотом раз за разом накатывают волны и разбиваются о берег. В воздухе витает соленый запах моря. В небе стоит полная луна, проводя по слегка колышущейся поверхности моря голубую дорожку света. А волны продолжают играть свою извечную музыку. В душе возникает необычное, неподдающееся определению сильное чувство, слившее воедино все человеческие чувства и эмоции от необъяснимой радости до первобытного страха. Душа отправляется в свободный полет, рождая всевозможные цепочки необычайно ярких ассоциаций. Все поры тела впитывают в себя парящее в воздухе вдохновение…

КОЛОДЕЦ

Темный квадрат и стены. И окна, много окон, но нет дверей… Этажи.. один.. два.. пять.. десять.. пятнадцать.. и дальше… и окна все выше и выше… А на самом верху — квадратный кусок голубого неба, и солнце отражается в верхних окнах. А здесь внизу — лишь мрак, как на дне колодца, и страх, и ужас, и окна, десятки, сотни окон, тупыми, темными глазницами взирающих в пустоту. Окна — бессмысленная насмешка. Зачем они? — Все равно за ними лишь стена, серая бетонная стена, не пропускающая ни свет, ни звук, ни воздух… Сотни окон — и лишь стены смотрят сквозь них. И только сверху нет бетонной крышки — одно измерение, но единственное недоступное, издевательски оставлено неограниченным…

ДВЕ ТЬМЫ

Город погрузился в сумерки и готовился отойти ко сну. Внезапно откуда-то с севера на хвосте ветра прилетели две тьмы: светлая и черная. Борясь в жестокой схватке, сталкиваясь и разлетаясь, они пронеслись по улицам, площадям и паркам города, будоража и пугая его обитателей, пробуждая их ото сна, и не было видно этой схватке конца…

Текли часы, просачиваясь сквозь ткань времени. Ночь набирала обороты, густея и наливаясь черной краской, и вместе с ночью набирала силу и полыхала чернотой черная тьма. Схватка достигла своего апогея и близилась к развязке. Светлая тьма с каждой секундой слабела, теряла силы и изнемогала под осыпавшими ее безжалостными ударами. Вскоре она была сломлена очередным сокрушительным ударом и погибла. Черная тьма блеснула чернотой и восторжествовала. Теперь ей уже ничто не мешало…

Черная тьма завладела городом…

ЧАСТЬ МИРА, КОТОРОГО НЕТ

За окошком густой туман. Видимость — метра два, не больше. Туман заслонил все предметы и звуки, и кажется, что комната вырвана из контекста времени и пространства. И пускай за дверью длинный гулкий коридор, пускай за туманом город, но здесь и сейчас другой мир, в комнате, — иное пространство, и время течет иначе.

Что сегодня — среда или воскресенье, февраль или июль — неважно. Здесь есть лишь сейчас и когда-нибудь. Право-лево, не все ли равно, когда есть только здесь и где-то. Здесь — комната, и сейчас она парит где-то в густо-молочном тумане, и когда-нибудь она будет где-то еще. И пространство-время не трех— и не четырехмерно, оно бесконечномерно, оно способно изменяться в любом направлении, и не существует однозначного определения для здесь и сейчас, кроме как, что это не где-то и когда-нибудь, так же, как и где-то и когда-нибудь — это не здесь и не сейчас. И как карандаш, падая со стола, прочерчивает свой путь в пространстве-времени, так может он прочертить его в обратном направлении…

Туман за окном начинает рассеиваться, и вскоре силуэты домов, появившись, вернут комнату из мира, которого нет, в привычную реальность, а, возможно, еще раньше это сделает кто-то другой, просто открыв дверь в коридор. И останется лишь смутный вопрос: а какая реальность реальнее?..

ПОЕЗД

Ночной мороз сжимает землю в своих ледяных объятьях, обволакивает укрытый одеялом темноты мир, фиксируя его форму, сплавляя ее с сущностью ночи. Содрогается усталый металл рельсов, разнося далеко вокруг стук колес движущегося сквозь ночь поезда. Состав проезжает, но отзвук его еще долго остается в жилах металла, внезапно пробужденного от своей ледяной дремоты неожиданным появлением поезда.

А тем временем поезд продолжает свой путь сквозь ночь, оставляя позади версты пути, спящие леса, поля и селения, большие и маленькие, нарушая их покой монотонным перестуком своих колес. Этот звук достигает и центра, и окраин городов, проникая, пусть и не сразу, в сознание немногих бодрствующих жителей, унося их мысли к далекому поезду, держащему свой путь в неизвестность.

Но никто в поезде уже не помнит, куда же он движется — так давно осталась позади отправная точка, что и ее забыли. Все настолько свыклись с постоянным движением, что не смогли бы наверняка сказать, быстро или медленно они едут. Единственное, что было определенно, так это направление — вперед, да еще мороз, неотрывно сопровождавший поезд на всем пути (или, может быть, это поезд сопровождал его). Дни и ночи сменяли друг друга и складывались в недели, месяцы и годы, а поезд все также неуклонно продолжал свой путь в неизвестность.

2007