... На Главную

Золотой Век 2008, №12 (18).


Наталья Уланова.


ТРИ РАССКАЗА.

В конец |  Предыдущая |  Следующая |  Содержание  |  Назад

Он просил булочку,
у нее украли карточки,
а под тутовым деревом они стояли вместе...

И каждый расскажет об этом по-своему...


БУЛОЧКА, КАРТОЧКИ, ДЕВОЧКА, МАЛЬЧИК


В первые послевоенные дни город пел, шумел, веселился, распахнув объятья каждому, кто входил в него.

По теневой стороне улицы торопливо шла крошечная женщина с плотно поджатыми губами и сосредоточенным взглядом, направленным глубоко в себя. Своей рукой она крепко сжимала маленькую ладошку сынишки.

Эти двое являли собой полную противоположность окружающей действительности и потому, сжимались еще больше под остановленными улыбками встречных прохожих.

Они бы и дальше шли в глубокой задумчивости, если бы, проходя мимо булочной, ребенок не вдохнул в себя аромат свежеиспеченного хлеба, который, прикоснувшись к душе, наполнил ее теплом и уютом.

— Мама, купи булочку…

Женщина еще плотнее сжала губы и прибавила шагу.

— Мама! Купи булочку! — мальчик резко остановился, решив простоять так до конца жизни.

— Для чего тебе булка? Тебе хлеба мало? — женщина гневно посмотрела на ребенка. Затем, ни слова не говоря, развернулась и втолкнула его в двери булочной.

Ребенок бросился к прилавку и уткнулся носом в сладкий бочок щедро присыпанного сахаром и пудрой сердечка. Он вдыхал долго и жадно, пока не пришло понимание: «мама купит! Мама!» И с трудом оторвавшись от кусочка счастья, стал выискивать глазами ту, кто вот-вот сделает его счастливым.

— Мама! …вот эту!..

Губы еще выговаривали, а руки уже принимали большую французскую булку.

— На! Ешь! И пошли!

По теневой стороне улицы торопливо шла крошечная женщина с плотно поджатыми губами и сосредоточенным взглядом, направленным глубоко в себя. В своей руке она крепко сжимала маленькую ладошку сынишки.

Другой рукой мальчик сжимал французскую булку, щедро сдобренную горькими слезами, и от того еще более соленую и до ненависти невкусную.

***

— Лидочка, Вы выйдите за меня замуж?

В летнем небе что-то по серьезному громыхнуло. И буквально через мгновение крупные бесцеремонные капли застучали по широким тутовым листьям.

Совпадение или какой-то знак свыше добавили в тщательно продуманное и максимально отрепетированное предложение гораздо больше эмоций, чем мог когда-либо вложить сам его произнесший…

Совершенно неподготовленная к столь серьезному моменту девушка, оглушенная раскатами грома, вдруг заметила, что по щекам мужчины покатились крупные слезы.

И защемило сердце…

— Не плачьте, Виктор! Я выйду за вас замуж!

***

Карточки на хлеб еще никто не отменял, и стоять за ним приходилось с четырех утра.

Девочка потихоньку, чтобы не разбудить никого из домашних, встала, наскоро оделась, перевязала мешочек веревкой и вышла в ночь.

До открытия магазина было еще часа три, и люди в очереди, крепко прижатые друг к другу, позволяли себе немного вздремнуть.

То здесь, то там слышалось, что вот-вот наступят времена, когда хлеба и сахара будет вдоволь. Наголодавшаяся девочка, раскрыв рот, слушала подобные разговоры и еще ожесточеннее сжимала свой мешочек, в котором лежали карточки на всю семью.

И вот долгожданная очередь подошла. Девочка расцепила судорожно сжатую ладошку и не сразу поняла, что держит в руке веревочку…

Мешочек же был безжалостно отрезан каким-то очень душевным человеком…

Очередь вдохнула и выдохнула стоном, а она молча отошла от прилавка и пошла на реку — топиться.

Когда воды уже было по грудь, напуганный действительностью мозг выпустил импульс: «а они завтра по новым карточкам получат хлеб! а ты так и утонешь голодной!»

Девочка, как ошпаренная, выскочила из воды и помчалась к дому, чтобы получить заслуженное наказание от семьи, а завтра в четыре опять выйти из дома, купить по карточкам хлеба и может быть в этот раз наесться.

***

— Лидочка, Вы выйдите за меня замуж?

В летнем небе что-то по серьезному громыхнуло. И буквально через мгновение на город обрушился страшный ливень.

Молодая пара, застигнутая врасплох в столь важный для них момент, решила укрыться под кроной старого тутовника.

Но не тут-то было! Крупные капли со всей присущей дождю бесцеремонностью застучали по широким листьям и покатились по щекам этих двоих.

Оглушенная раскатами грома и предложением своего молодого человека девушка отерла мокрые капли со своего лица и ответила согласием.


КРАСАВИЦА


Издалека долго течет река Волга,
Течет река Волга, конца и края нет...


Сильная, мощная, полноводная. Такой никогда не составляло труда завлечь, заворожив видом неторопливо удаляющейся волны. И ведь не раз, уводила она и топила безжалостно, лишая воздуха и наполняя легкие запредельной болью.

Но почему эта красота так притягивает к себе? Не одну тайну хранишь ты, о, Красавица...

***

Молодой человек скакал по берегу русской реки, то, пришпоривая лошадь, то рывком понукая нестись быстрее. Судорожное состояние души передавалось движению животного. Он не раз уже отругал себя за отвратительное настроение, но справиться с собой в сложившейся ситуации было просто невозможно. Срочный вызов домой сорвал его со ставшего родным места в далекой неславянской земле и заставил распрощаться с наметившейся выгодной сделкой.

Песок пригрезившегося благополучия легко уходил сквозь пальцы.

Годы каторжной работы на хозяина в духоте пекарного цеха, где в жаре мешались пот и слезы, помогли сколотить небольшое состояние, которого вполне хватало на открытие самостоятельной пекарни уже не в Гяндже, а в самом Баку!

Мечты, мечты... А вот реальность.

Молодой человек усмехнулся так часто повторяющейся закономерности в его судьбе — подразнить возможностью, дать ей врасти в сознание и утвердиться в вере о вероятности счастья, чтобы потом, невидимой рукой, вырвать все это с корнем и с большой кровью.

Грустные думы не отпускали, а, добавляя еще большего гнета, вынуждали сильнее пришпоривать лошадь.

И потому видение, которое он выхватил на своем пути тем ранним недобрым утром, показалось ему пригрезившимся сном.

По песчаному берегу реки, сбрасывая одежду и не замечая никого вокруг, медленно шла красавица...

Молодой человек остановил лошадь, но она, не ожидая столь резкого торможения, поднялась на дыбы и негодующе заржала, предпринимая все возможное, чтобы сбросить нерадивого всадника со своей натруженной спины.

Красавица резко обернулась, но ни капельки не смутившись своей наготы, которую плотным полотном скрывали длинные, густые, черные волосы, только пронзительнее всмотрелась в молодого человека своими синими глазами, втянула его взглядом и спокойно стала входить в воду.

Лошадь судорожно закрутилась, рисуя на песке неровные круги. И этот танец добавил еще большего головокружения в и так затуманенное сознание всадника. Сердце рвалось наружу, кровь вскипала, а в горячей голове страшным признанием самому себе пронеслось: «...это...моя...это моя...жена...моя жена!»

Молодой человек сорвал лошадь с места и направил ее в реку.

Вода была холодной, река неприветливой, животное сопротивлялось и отказывалось идти дальше, но всадник, полный желания и стремления, скоро нагнал раннюю купальщицу, резко подхватил ее на седло и помчался прочь от берега.

— Да ты кто будешь? — это было первым, что произнесла красавица.

И страха не было в ее голосе.

— Пирожник, — с трудом выдохнул молодой человек.

Красавица от души рассмеялась, запрокинув назад тяжелую от волос голову.

— А что ты сделал? Украл меня? — и лукавые искорки заиграли в этих глубоких глазах.

— Да!.. Украл!.. Там, где мы будем жить, именно так и воруют себе невест! — голос молодого человека был полон силы и достоинства.

***

В резной колыбели, украшенной тонким, любовно вывязанным кружевом, изгибая тельце, надрывался от плача грудной ребенок, а комнату нетерпеливыми шагами вымерял мужчина, все повторяя: «Потерпи, сын. Мама скоро придет. Она купается в Волге...» Неспокойствие и тревожное предчувствие не давали ему дышать. Но он так и не подошел к окну, в котором еще можно было разглядеть быстро удаляющийся силуэт молодого человека с легкой длинноволосой добычей впереди себя.


БЕЛЫЙ МЕДВЕДЬ


Твой первый взгляд и первый плеск весла —
Все было, только речка унесла.
Я не грущу о той весне былой,
Взамен ее твоя любовь со мной


Брат весело собирал спортивную сумку. Она топорщилась по бокам и наотрез отказывалась вмещать в себя серый свитер с черным горлом. Тот самый, с красивым оранжевым орнаментом на груди, который так нравился его сестренке…

Девочка стояла рядом, все понимала, но настырно и категорично отказывалась верить в происходящее.

— Мишенька, родненький братик, а ты куда-то едешь? — спросила она дрогнувшим голоском.

Ей казалось, что чем больше она об этом спросит, тем быстрее он раздумает…и, может быть, останется.

— Что значит куда-то? Сколько раз тебе можно повторять одно и то же! — брат откровенно сердился, потому что свитер сказали взять обязательно, он никак не влезал в сумку, а тут эта мелкая вертится под ногами с бесконечными глупыми вопросами.

Уже раз двадцать спросила! Вот кто не разозлится?

— А свитер ты тоже берешь? — девочка подошла ближе, но, наткнувшись на недовольный взгляд, помогать раздумала. — А может, не возьмешь его? …Оставишь… — произнесла и замерла в ужасе от сорвавшейся смелости.

Брат недоуменно посмотрел на сестру, но слова ее понял по-своему:

— Да, нет, ты что! Сказали взять! Там холодно!

— …Ну, мне же он тоже нужен… — еле слышно произнесла девочка, пряча глаза, в которых смешались разные чувства.

Ей было тяжело и страшно от мысли, что еще чуть-чуть и брат уедет… А как без него возможно жить на свете?.. Она не представляла. Да вдобавок свитер любимый увозит… Как будто, нельзя оставить…

— А для чего он тебе-то? — откровенно удивился брат.

— Носить буду.

— Носить? Летом? Да…и он же тебе большой!

— Ну, вырасту когда…тогда и буду носить, — она даже приоткрыла дверцу шкафа, куда должна была вернуться любимая вещь.

— Ну, вот вырасти сначала! — свитер вдруг как-то сам собой уместился, и молния закрылась без проблем.

«Все, вроде собран», — подумал Миша и перекинул сумку через плечо.

Он повернулся к сестре, совершенно не подозревая в какое отчаяние и неверие повергли ребенка его последние слова.

Отчаяние, что он все-таки уезжает.

Неверие, что когда-то и она сможет вырасти.

Но так ничего и не заметив, брат решил на прощанье все-таки уделить ей немного внимания.

— Слушай, пимпа, а ты провожать-то меня пойдешь?

— Я не пимпа, — ответила девочка, но не как обычно, а почему-то всхлипывая.

Она сидела на самом краешке дивана, сложив ручки, низко склонив голову, и лила слезы. Они падали крупными каплями на подол платья, растекаясь аккуратными кружочками.

Брат присел на корточки, обнял свою крошечную сестренку и, умиляясь ее искреннему горю, прижал к себе крепко-крепко.

— Ну не плачь, маленькая моя! — он гладил ее и улыбался. — Я же скоро приеду… Даже не заметишь. Утром пойдешь в садик, вечером придешь, поспишь, и так двадцать один раз. А потом проснешься, а я уже дома. Что тебе привезти оттуда?

Но такие рыдания так быстро не заканчиваются. Слезы перешли во всхлипы и содрогания всем телом. Слов разобрать было невозможно, но брат интуитивно догадался, что его еще раз спрашивают — куда же он едет.

— Да в Ленинград я еду! По путевке! Ну, успокойся, успокойся, ты! А то сейчас придут и опять скажут, что это я тебя обижаю… Ну что тебе привезти, а, пимпа?

— Я не пимпа!

Брат с удовольствием уловил в голосе привычные, вернувшиеся нотки.

— А свитер ты берешь?.. И сумку коричневую берешь?..

— Ну, да,.. А что?

Брат. Такой взрослый, умный брат, а никак не мог понять самого простого…что ей очень нравятся все его вещи…и она, до замирания сердца, хочет, чтобы они принадлежали ей.

Свитер, сумка, велосипед, фотоаппарат, фильмоскоп, бинокль…

А у нее куклы, куклы, куклы…

***

На вокзале брат наскоро их поцеловал, быстренько заскочил по железным ступенькам и скрылся в глубине вагона.

Девочку охватила паника, что она его больше не увидит. Малышка заметалась, завертела из стороны в сторону головой, выискивая в мутных стеклах своего родненького братика. Неожиданно одно из окон резко опустилось, и в образовавшемся проеме показался радостный Миша.

— Знаешь, что написано на вагоне? — он высунулся, указывая на белую табличку с черными буковками, и тут же прочел: — «Баку — Ленинград». Видишь теперь куда я еду?

Поезд неожиданно тронулся. Девочка, вырвав руку из ладони отца, побежала за вагоном.

— Мишенька, родненький братик, ты скорее приезжай! Я тебя буду ждать!

— Приеду! — брат был в отличном настроении.

— А ты скоро приедешь?

— Через двадцать один день!

Девочке ничего эти слова не сказали. Она никак не могла понять — это много или мало.

А брат, как догадался:

— Это очень скоро. Ты меня жди. Я знаю! Я тебе медведя привезу!

— Медведя? — девочка остановилась, не веря в услышанное, а поезд все набирал и набирал ход. Вскоре не стало видно даже руки ее родненького братика, а она никак не могла отдышаться.

***

Девочка осталась ждать.

Просыпаясь, она с надеждой бежала в комнату, где спал брат, но его диван стоял нераскрытым и выглядел каким-то чужим и одиноким.

Двадцать один день. Как оказалось, это очень и очень много…

За такой долгий срок, она уже и сама не понимала, кого же ждет больше: брата или же обещанного медведя, о котором никогда даже не смела мечтать.

У них был один такой, красивый, в садике, в группе. Но сидел высоко на шкафу и никогда оттуда не доставался. Он относился к тем запретным игрушкам, с которыми не разрешалось играть ни за что на свете.

И вдруг свой собственный медведь! От этой мысли дух захватывало.

Но каждое новое утро приносило очередное разочарование. Брат не возвращался, медведя не было. И вера в то, что он, теплый, все-таки появится, растаяла, как снежинка на ладони.

И вот, когда девочка, окончательно разочаровавшись, совсем перестала ждать, каким-то необъяснимым образом они оказались с папой на вокзале.

Вот где заново проснулось нестерпимое желание — скорее, как можно скорее увидеть брата — с затаенным ожиданием чуда, которое вот-вот должно было произойти.

Миша одним из первых выскочил из вагона с коричневой сумкой через плечо и большим белым пакетом.

— Я тебе соломку привез хрустящую! — подбегая к ним, радостно выкрикнул брат.

— А что это такое?

— Вкусная вещь! Дома попробуешь!

А девочка чаще захлопала глазками, недоумевая, почему же он ничего не говорит про медведя… Она с опаской осматривала брата, вроде бы своего, родного, но какого-то пока нового, незнакомого и необъяснимо изменившегося. И никак не решалась спросить.

Он же взахлеб что-то рассказывал папе. А тот довольно улыбался и заговорщицки щурился. Их невозможно было прервать. И никак не удавалось узнать — приехал ли медведь.

Наконец, уже в метро, тесно прижавшись к брату, девочка еле слышно спросила:

— Мишенька, родненький братик, а ты мне что-то привез?

— О-о-о, я тебе такую вещь привез! — глаза его хитрюще заблестели.

Девочка, перехватив это настроение, оживилась:

— Какую вещь?!

— О-о-о, дома посмотришь…

— Мишенька, родненький братик, пожалуйста, скажи, скажи, какую вещь?..

— Очень хорошую… с железным таким маленьким ключиком…

— Ой, а что это такое… с ключиком? Вот прям с железным?

Брат с удовольствием наблюдал, как округляются и без того восхищенные глаза, и прошептал в самое ухо:

— Да… и еще кувыркается…

Две станции метро они выясняли про кувырки, ключик, даже цвет стал известен, но о чем именно идет речь, так и осталось загадкой.

Брат сказал, что все нормальные люди подарки смотрят дома, а у нее нет никакого терпения. От таких слов несправедливых густо покраснели щеки.

И какой же долгой показалась эта последняя остановка…

Девочка ни о чем больше не спрашивала, а закрыла глаза и, приятно раскачиваясь в такт вагона, явно увидела своего необыкновенного медведя с маленьким железным ключиком.

***

Дома они долго разувались, потом долго переодевались, потом долго обедали, потом еще что-то долго…и никак не шли разбирать сумку…

Миша, папа, мама сидели на кухне, весело говорили, смеялись и не собирались выходить оттуда никогда!

Девочка, устав сидеть в комнате возле сумки, заглядывала к ним время от времени, а потом, рассердившись, забралась с ногами на диван, свернулась калачиком и, еще раз погрузившись в приятные грезы, не заметила, как уснула.

***

Пока она спала, сумку разобрали.

Девочка откинула одеяльце, которым ее кто-то заботливо укрыл, и резко соскочила с дивана. Среди разобранных вещей медведя не было.

Она стояла посреди комнаты ошарашенная, огорошенная, разочарованная…

И тут брат, увидев, что она наконец-таки проснулась, улыбаясь во весь рот, торжественно вручил ей картонную коробку.

Проглотив обиду и моментально высушив слезы, малышка радостно схватила подарок, быстренько разорвала крышку, заглянула внутрь и не поверила глазам своим.

В коробке лежала… коричневая мохнатая обезьяна…с железным ключиком на боку.

Девочка качнулась и осела на пол.

Миша никак не ожидал такой вот реакции.

— Тебе не понравилось?!! …или понравилось? — он недоуменно смотрел на сестру и никак не мог понять — от чего же та свалилась.

Недолго думая он решил, что все-таки от счастья. Такой заводной кувыркающейся обезьяны точно ни у кого больше не было!

— Пимпа, вот смотри, что сейчас будет, — Миша несколько раз прокрутил ключик и отпустил игрушку на пол.

Обезьяна в бешеном темпе устремилась к ногам девочки и, столкнувшись с препятствием, резко затормозила, опираясь на большие сильные руки, вытянув назад коротенькие ножки и задрав пластмассовую мордашку. Та даже не отошла. Моторчик где-то внутри, прокручиваясь вхолостую, продолжал урчать, а игрушка, подергиваясь, смотрела на девочку и корчила ей рожицы.

Брат весело рассмеялся. Со стороны это выглядело весьма умилительно. Лохматая обезьяна стояла перед его крошечной сестрой на коленях.

— Видишь, она знакомиться к тебе пришла. Как ты ее назовешь?

Девочка, так и не сдвинувшись с места, глухо произнесла:

— Ферфлюхтер Аффе…

— Что??? Проклятая обезьяна?

Бумеранг всегда возвращается. И как заведено, в самый неподходящий момент. Это он, старший брат, натаскал сестричку в смешных немецких словах, и с тех пор они мило друг друга ими поругивали.

Но ведь не так и не сейчас…

— Тебе не понравился мой подарок… А я так радовался… В очереди полдня простоял… Эх ты… Неблагодарное создание…

Девочка как очнулась… И в ужасе поняла, что обидела брата!

— Мишенька, родненький братик, я благодарное создание! Честно, благодарное! И обезьяна очень-очень хорошая! — она бросилась к брату, обняла его за пояс, выше просто не доставала, и стала, подпрыгивая, канючить, чтобы он опустился, и она бы его поцеловала.

Уже потом, когда обезьяна прокрутилась на комнате неисчислимое количество раз, а они, обнявшись и крепко прижавшись, сидели на его диване, девочка все же сказала:

— Обезьяна хорошая, но я просто медведя ждала…

Брат даже подскочил.

— Так я привез тебе медведя! Тебе что, его не показал никто?

— Прив-е-е-е-з-з-з? …

Так много сильных впечатлений для маленькой девочки за один только день. И все, как в настоящей сказке.

Миша взял со стола большой белый пакет, разорвал бумагу и оттуда показался настоящий белый медведь.

Настоящий белый медведь!

Счастью в тот вечер не было предела! А также визгу, смеху, безудержной радости, сумасшедшим гонкам по комнатам…

Щеки раскраснелись, волосы растрепались, и видел бы кто, как горели ее глаза…

А медведя так затискали и столько раз расцеловали в нос, что остается загадкой, как вообще у него, бедного, голова осталась на плечах.

Миша, наблюдая за столь эмоциональным буйством, довольно улыбался, что так здорово угодил сестренке. Но вскоре не выдержал и сказал:

— Ну, нельзя же так таскать медведя! Он же белый, ты его испортишь, а потом что? Его беречь надо, понимаешь? Беречь…

Девочка перестала носиться по квартире, присела на краешек дивана и, крепко держа медведя за лапы, вытянула руки, посмотрев на него как бы со стороны.

— Беречь?.. — И, будто увидев иными глазами, тихо, но уверенно произнесла: — Его я беречь буду! Красивый ты мой… Самый лучший на свете…

И отчетливо увидела, как медведь одобрительно качнул в ответ головой.

***

Долго, всей семьей, думали, подыскивая ему достойное место. Наконец решили, что лучше всего подходит зеркальный столик.

С тех пор медведь поселился в родительской спальне.

Он целыми днями стоял, прислонившись к стенке, и верно ждал свою маленькую подружку.

А она томилась в детском саду, ожидая, когда же сможет примчаться домой к своему белому мишке, чтобы потереться с ним носом, уткнуться в теплый мех и весь вечер мило секретничать.

И, ни один человек на свете не смел его касаться.

***

В такой дружбе они прожили год.

***

Как-то утром из разговора взрослых девочка услышала, что папа собирается идти фотографироваться, и напросилась тоже. Ей давно хотелось иметь фотографию с любимым медведем.

Она одела, как показалось, самое красивое платьице, взяла друга, и они пошли.

Странный фотограф долго предлагал и уговаривал сфотографироваться с коричневым медведем, с каким-то мячом, телефоном, но девочка, поджав губы, ни на что иное, кроме своего мишки, не соглашалась.

— Надо же какая капризная и упрямая девочка… Ко мне обычно только хорошие дети приходят, а тут что? — посетовал тот. — Ладно, становись. Но учти, что хорошей фотографии теперь не обещаю. Я привык, чтобы меня все тут слушались. А теперь, как получится, так получится. Стараться не буду.

Девочка стала озираться на папу, но тот стоял со странным выражением лица. Обычно, он таким образом сдерживал улыбку…

Перехватив волнительный взгляд дочери, он все-таки вмешался:

— Ну ладно вам, ладно… Пусть фотографируется с кем хочет…

Праздник был испорчен. Она встала у стены, ровно соединила ножки, а губы так и забыла разжать…и как-то вся съежилась от несправедливости.

Через неделю, на самом деле, фотография получилась не очень… а пока… Они молча шли домой.

***

Во двор за время их отсутствия привезли огромную гору сырого песка, и малышня увлеченно в ней копошилась. Девочка попросилась тоже. И после полученного разрешения, моментально забыв про происшествие у фотографа, помчалась возиться в этом земляном счастье.

Увлекательнейшая игра прервалась голосами родителей, которые с балконов, один за другим, как чуть стемнело, активно стали созывать своих малышей. Те, неохотно отряхиваясь от песка, медленно и ворчливо побрели по подъездам.И только тут девочка вспомнила о медведе, оставленном на одну минутку где-то рядом.

Его нигде не было…

Его не было нигде…

Она рванулась к беседке, где дотемна засиживались взрослые ребята, и куда младшим строго-настрого запрещено было приближаться, и, не добежав несколько шагов до условной границы, потихонечку позвала брата.

В беседке весело рассмеялись.

— Ты чего меня позоришь? Зачем пришла? Мама зовет? — Миша неторопливо вышел, заверяя ребят, что сейчас вернется.

— Мишенька, родненький братик, ...у меня медведь пропал,.. — девочка даже не плакала, а стояла какая-то побитая.

— Как пропал? Где пропал?

— На улице… Мы там играли… А потом он… Нет его больше у меня,.. — и, почувствовав близость брата, разрыдалась.

— Да подожди ты, не плачь, пойдем искать скорее… — и только сейчас рассмотрел свою сестричку. — Ой, пимпа, ты такая грязная…мама тебя домой не пустит… Как же это ты умудрилась-то так вымазаться? Да не три ты глаза такими руками! — он попытался отряхнуть ее платье, но это оказалось бесполезным занятием.

Мама смотрела на них с балкона, и по выражению лица было понятно, что она очень недовольна тем, что дочка не явилась по ее первому зову.

— Мам, мы еще немного погуляем… Это я тут задержал ее, — Миша попытался выручить сестренку.

Мама молча ушла с балкона.

***

— Ты бы за лопаткой, что ли тихонько домой сходила, — Миша осматривал развороченную гору песка и не знал, с какой стороны лучше подступиться. — Хотя стой! Куда ты в таком виде. Пойдем…

И они направились к крану.

***

Без такого крана — на все случаи жизни — не обходился ни один двор.

Женщины полоскали под ним белье, которое затем развешивалось по всему двору, мешая малышне гоняться в ловитки. И им ничего иного не оставалось, как носиться среди белых простыней, хватаясь руками, пачкая их и, конечно же, нечаянно, срывая прищепки, а хозяйки потом долго кричали, выясняя, из какого подъезда и какие негодные дети такое натворили.

Но это все ерунда, мелочи жизни. Праздник для той же детворы начинался, когда кто-то из соседей выносил во двор мыть ковры. К крану подсоединяли шланг, расстилали ковер, обильно поливали его водой, и тут же находилось много желающих поползать на коленках, натирая его поверхность огромным куском хозяйственного мыла. Следующий вызвавшийся помочь брался за швабру и, нажимая на нее, скользил, выметая прочь воду, как по льду. Затем обильная мыльная пена щедро смывалась из шланга, а малышня, попадая под холодную струю, громко и счастливо вопила на всю ивановскую. И никто не обращал внимания на стертые коленки, локти, ладони… Еще веселее было потом всем вместе сохнуть.

Под тем же краном, вымотавшись за день в бесконечных играх в прятки, семь стекол, классики, резинки, казаки-разбойники, войнушки, кис-кис мяу-мяу, круговую лапту, припадая к его железному носику разгоряченными губами, напивались самой вкусной водой на свете.

***

Миша, зажав сестричку подмышкой, перевернул ее почти что вверх тормашками и попытался вымыть лицо и руки. На удивление она даже не пикнула и не воспротивилась.

— Так, хорошо,… а теперь ноги… Но как же вымыть ноги? — и не долго думая, поставил ее прямо под кран. — Ничего, босоножки дома тихонечко снимешь, до утра высохнут.

Там же заодно, чего уж церемониться, вымыли каким-то обмылком голову. А затем постирали и платье, и гольфы, и трусишки.

— Вот, была пимпа чумазая, стала мокрая, — брат улыбнулся, выжимая одежду, и посоветовал: — Ты помотай головой из стороны в сторону, как собаки делают, волосы быстрее высохнут.

Надевать на себя все сырое было еще холоднее, чем мыться под краном. По телу побежали мурашки, и особенно неприятно стало, когда ноги захлюпали в отяжелевших босоножках. Но девочка молчала и терпела. Лишь бы скорее они нашли медведя!

— Ты сейчас сбегай домой, возьми лопатку, а я пока руками попробую…

Она мигом домчалась до третьего этажа. Тихонечко постучала в дверь.

Открыл папа. На счастье.

Но оказался сердитым и нахмуренным.

— Ты почему не пришла домой, когда тебя мама позвала, а? — и посторонился, потому что его бесцеремонно отодвинули.

— Я сейчас тоже не пришла пока домой… Я за совочком, я быстро, — и моментально выскочила за дверь, с той же скоростью перебирая ступеньки вниз.

***

Когда она, не успев затормозить, налетела на брата, он уже вытягивал за ухо белого медведя.

— Вот вы его закопали…

Девочка взвизгнула от радости.

Но, получая друга, вскрикнула, отвела руки и попятилась назад. Даже в темноте было понятно, что медведь больше не белый…

Она беспомощно смотрела на брата и беззвучно открывала рот, пытаясь что-то сказать…

— Пойдем на свету посмотрим…

Они зашли в подъезд и замерли оба: при свете медведь выглядел еще безобразнее…

— Ладно, пошли домой, не будем же здесь вечно стоять, — Миша выбрался из оцепенения и подтолкнул сестренку к лестничному пролету. — Только сама его неси, — он, не глядя, передал игрушку, и быстро побежал наверх.

Девочка подхватила медведя и, бережно держа его перед собой, стала медленно подниматься следом. Она ступала куда-то на ватных ногах, не ощущая действительности, то и дело, останавливаясь, всматриваясь и не веря глазам своим.

Дверь в квартиру была приоткрыта. Она зашла, сняла босоножки, оставила медведя на столике в коридоре, погладила, поцеловала в нос, а сама пошлепала, оставляя мокрые следы, в угол, наказывать себя. Друга она туда не взяла. Он ни в чем не был виноват. Она и только она виновата…

Углом служило место за дверью в большую комнату. Нужно было только отслонить ее от стены и встать там.

Девочка стояла, вздыхала, переживала. Держась за ручку двери, крепче, вместе с собой, притягивала ее к стене. Переминалась с ноги на ногу, опиралась головой в простенок, терла глаза и нос, рассматривала обои, пыталась заглянуть в дверную щель, садилась на корточки, вставала, и совершенно выбилась из сил. А, выбившись из сил, отчетливо стала осознавать, что сроку самонаказания вполне пора бы и закончиться. Но выйти оттуда самой — как-то неловко, а никто из взрослых за ней не приходил.

Она даже несколько раз выходила из угла, посмотреть — где кто, но, заслышав шаги, мчалась обратно.

Приоткрытую на середине дверь, мама вернула в исходное положение, не заметив, что за ней кто-то стоит. На обратном же пути, выглянувшую в недоумении девочку и изо всех сил старающуюся, чтобы ее увидели, она откровенно проигнорировала.

Не понимая, как же мама ее не видит, девочка бросилась следом и осторожно коснулась платья.

— Мамочка, можно выйти из угла? — виновато спросила она.

— А тебя кто туда поставил? — мама едва повернулась в ее сторону.

— Никто, я сама встала…

— Ну, раз сама, то и стой дальше, — и ушла.

Девочка вернулась в угол.

Через время она услышала по шагам, что в ее сторону идет папа. Но он что-то взял на балконе и так же, не замечая, вернулся обратно. Правда, ей показалось, что, проходя мимо, он мимолетно улыбнулся и подмигнул. А может, просто показалось…

Ничего иного не оставалось, как вернуться уже на всю жизнь в угол и поплакать там над своей судьбой.

Вдруг дверь резко открылась, и Миша, удивившись, потянул сестричку за руку. Та не шла и упиралась.

— Ты чего здесь стоишь-то? Кушать зовут. И не волнуйся, мама сказала, что медведя постирает. Эх, пимпа-пимпа… Пойдем…

***

А потом…

Так ведь приятно было сидеть за общим семейным столом, с бешеным аппетитом уписывая мамину еду, среди своих, родных, самых любимых людей на свете, которые поймут, простят и обязательно пожалеют.

В такие минуты как-то по-особенному загораются глаза, явнее простукивает сердечко, а незатейливые картинки укладываются в драгоценную шкатулку под названием память …

Закутавшись в добрую мысль, как в теплое одеяло, девочка, едва коснувшись подушки, моментально уснула.

Завтра она проснется, и медведь снова будет белым… Он тоже простит…


2008

К началу |  Предыдущая |  Следующая |  Содержание  |  Назад