• Новости
• Спонcорам
• Библиотека
• Авторы
• Предприятие

II. Ложные и истинные цели тех, кто ее изучает.

[II.] То, что изучение истории не только не делает нас более мудрыми и полезными гражданами, равно как и более хорошими людьми, но и вовсе бесполезно, что оно может служить для того, чтобы сделать из нас только антикваров и ученых, или что оно может способствовать превращению нас в самонадеянных фатов и болтливых педантов, я уж признавал. Но в этом виновата не история, и, чтоб убедиться, что это так, нам следует лишь сопоставить правильное использование истории и то, как используют ее те, о ком шла речь. Надо всегда иметь в виду, что история — это философия, которая учит с помощью примеров, как вести себя в любых обстоятельствах в частной и общественной жизни; что поэтому нам следует подходить к ней с философских позиций; что мы должны восходить от частных знаний к общим и готовить себя к общественной жизни и практической деятельности, приучая свой ум размышлять над событиями и характерами людей, о которых повествует история. Конкретные примеры могут иногда пригодиться в конкретных же случаях, однако руководствоваться ими опасно. Это нужно делать крайне осмотрительно, иначе редко будет сопутствовать успех.

И все же, если судить по тому, что было написано о данном предмете, можно прийти к выводу, что именно в этом состоит основная польза истории. Я не уверен, полностью ли свободен от этого заблуждения сам Макьявелли: иногда он, кажется, заходит слишком далеко в обращении к частным примерам. Марий и Катул перешли через Альпы, встретили и победили кимвров за пределами Италии8. Можно ли на этом основании с уверенностью утверждать, что во всех случаях, когда один народ подвергается нападению другого, жертва нападения должна встретить и сразиться с захватчиком за пределами своей страны? Соотечественник Макьявелли Гвиччардини сознавал опасность подобного истолкования примеров. Пьеро Медичи создал себе большие трудности, когда начались войны и бедствия, которые первым вызвал и навлек на Италию Лодовико Сфорца, угождавший властолюбию Карла Восьмого, чтобы удовлетворить свое собственное, и призвавший французов в эту страну (0).

Безрассудство Пьеро стало причиной его несчастий; отойдя от общего направления политики, которого придерживался Лоренцо, и, надеясь поправить свои дела, он поступил точно так же, как однажды его отец. Когда военные действия против папы и короля неаполитанского создали для Лоренцо крайне опасную ситуацию,- он решил отправиться к Фердинанду (10) и лично вступить в переговоры с этим государем. В рассказе историка решение это выглядит опрометчивым и почти отчаянным; возможно, что если бы мы знали о тайных помыслах этого великого человека, оно показалось бы мудрым и надежным. Миссия Лоренцо была успешной, и он вернулся, добившись мира для страны и безопасности для себя лично. Как только французские войска вступили во владения, принадлежащие Флоренции, Пьеро, охваченный безумным страхом, отправился к Карлу Восьмому, передал порт Ливорно; городские укрепления Пизы и все ключевые пункты страны в руки этого государя. Тем самым он обезоружил Флорентийское государство и погубил себя. Его лишили власти и изгнали из города в результате справедливого гнева магистратов и народа (11), и в мирном договоре, который они впоследствии заключили с королем Франции, предусматривалось, что Пьеро не разрешается приближаться к границам Флорентийского государства на расстояние меньше ста миль, а его брату — на то же расстояние по отношению к городу.

По этому поводу Гвиччардини замечает, как опасно руководствоваться конкретными примерами,— ведь для того, чтобы достичь такого же успеха, мы должны быть столь же благоразумны и удачливы, а сам пример — соответствовать обстоятельствам, с которыми мы столкнулись, не только в общих чертах, но и в малейших деталях (12). Такова мысль этого превосходного историка, а вот и его слова: "e senza dubio molto pericoloso il governarsi con gl’esempi, se mon concorrono, non solo in generale, ma in tutti i particulari, le medesime ragioni; se le cose non sono degolate con la medesima prudensza, et se oltre a tutti li altri fondamente, non, v’ha loparte sua la medesima fortuna ("Без сомнения, весьма опасно руководствоваться примерами, если не совпадают не только в общем, но и во всех частностях те же самые причины, если дела не устраивают с такой же разумностью, если, помимо всех прочих оснований, не примет такое же участие фортуна" (ит.)

Наблюдение Буало и правило, которое он устанавливает, говоря о переводах, уместно привести здесь, чтобы лучше объяснить то, что я намерен сказать. "Рабски переводить на современный язык древнего автора фраза за фразой, слово за словом бессмысленно — ничто не может быть дальше от оригинала, чем такая копия. Это значит не отобразить, а исказить подлинный облик автора, и тот, кто познакомился с ним только в таком виде, не узнает его истинного лица. Хороший писатель, вместо того чтобы брать на себя эту бесславную и неблагородную задачу, будет jouter contre loriginal ("состязаться с оригиналом" фр.), скорее подражать, чем переводить, и скорее соперничать, чем подражать; он передаст смысл и дух оригинала в своем труде и будет стремиться писать так, как писал бы древний автор на том же языке".

Итак, совершенствоваться с помощью примеров означает совершенствоваться путем подражания. Мы должны уловить самый дух, если это удастся, и сообразоваться с его смыслом; но мы не должны стремиться к тому, чтобы рабски копировать (если Ваша светлость разрешит мне это выражение) поведение тех добродетельных и великих мужей, чьи образы запечатлела история. Кодр и Деции обрекли себя на смерть — один потому, что оракул предсказал победу той армии, военачальник которой погибнет (13), два других — в соответствии с суеверием, весьма сходным с обрядом, который практиковался в древнеегипетских храмах и вошел впоследствии, подобно многим другим обрядам того же происхождения в ритуал израильтян (14). Это, конечно, примеры подлинного величия души, причем проявленного во имя достойнейшей цели. На заре истории Афин и Рима, когда господствовали вера в оракулы, предсказания и всевозможные предрассудки, когда благочестиво предполагалось, что небесам угодна кровь, и даже человеческая кровь проливалась под влиянием дикарских представлений об искуплении, умиротворении, очищении, возмещении и расплате за вину, те, кто показывал примеры, подобные тем, о которых говорилось выше, играли героическую, а также полезную роль. Но если бы военачальнику вздумалось сыграть ту же роль в наше время и он стремился к скорейшей гибели во имя победы, его, возможно, и восприняли бы как героя, но, я уверен, прежде всего, сочли бы сумасшедшим. Даже эти примеры, тем не менее, небесполезны: они, по крайней мере, побуждают нас не щадить своей жизни для блага отечества, предлагая в качестве образца для подражания людей, которые обрекли себя на верную смерть ради отчизны. Они показывают нам, к чему может привести полет фантазии и как величайший пустяк, нет, величайшая нелепость, облаченная в величавые ризы религии, способна вдохновить и вселить уверенность (или противоположные чувства) в грудь тысяч людей.

Таковы некоторые общие принципы и правила жизни и поведения, которые всегда останутся справедливыми, поскольку согласуются с неизменной природой вещей. Тот, кто изучает историю так же, как он изучал бы философию, вскоре распознает и сформулирует их, а сделав это, выработает затем для себя общую этическую и политическую систему, покоящуюся на самых прочных основаниях — на том, что эти принципы и правила проверены во всем и подтверждены мировым опытом. Я сказал: "распознает их", ибо еще раз должен заметить, что прибегать к конкретным формам действий и руководствоваться критериями поведения, соответствующими обычаям разных стран, нравам разных эпох и различным ситуациям, всегда нелепо или неблагоразумно и опасно.

Но это не все. Наблюдая огромное разнообразие конкретных характеров и событий, изучая необычные сочетания причин — различных, отдаленных и внешне противоположных, которые зачастую в совокупности приводят к одному итогу, и удивительную способность единственной, отдельно взятой причины вызывать множество последствий, столь различных, столь отдаленных и внешне столь взаимно противоположных, прослеживая внимательно — так внимательно, как если бы предмет, который человек рассматривает, имел к нему непосредственное и личное отношение,— все мельчайшие и подчас едва уловимые черты как в характерах действующих лиц, так и в ходе событий, какие только позволяет обнаружить история и которые большей частью определяют успех дел, даже величайших, прибегая к этим и подобным методам (а я мог бы коснуться этого вопроса гораздо подробнее), человек, наделенный способностями, может направить изучение истории к достижению надлежащей и основной цели. Он может усилить свою проницательность и внимание, развить способность к умозаключению, приобрести способность и привычку схватывать суть дела быстрее и заглядывать вперед дальше, проявлять ту гибкость и твердость, которые необходимо сочетать во всех делах, зависящих от поддержки или противодействия других людей.

Мистер Локк, кажется, рекомендует изучать геометрию даже тем, кто не собирается стать геометром, и приводит обоснование, которое можно применить к данному случаю. Подобные люди могут забыть условия предлагавшихся им задач и все свои или чужие их решения, но привычка строить длинную цепь умозаключений у них останется, и они проникнут сквозь дебри софизмов и отыщут скрытую истину там, где лица, лишенные такой привычки, никогда ее не обнаружат.

Таким образом, изучение истории подготовит нас для действия и наблюдения. История — древний автор, опыт — современный язык. Первая формирует наш вкус, мы переводим смысл и значение, мы впитываем в себя ее дух и суть; но мы подражаем лишь отдельным достоинствам оригинала — подражаем в соответствии с идиомами нашего родного языка, т. е. мы часто заменяем их эквивалентами и далеки от того, чтобы рабски их копировать. В заключение скажу: как опыт освещает настоящее, а настоящее позволяет нам предугадывать будущее, так история имеет дело с прошлым, а зная о том, что было, мы можем лучше судить о том, что есть.

Ту настоящую и основную пользу, милорд, которую я вижу в изучении истории, не имеют в виду те, кто писал о методе, которого следует придерживаться при ее изучении; а так как мы предлагаем различные цели, то, разумеется, должны быть избраны и различные пути. В мои руки попали лишь некоторые трактаты на эту тему. Один из них, в котором изложен метод Бодена, человека знаменитого в свое время, я, помнится, читал (15). Много лет назад я взялся за него с большими надеждами, прочел и остался крайне разочарован. Автор мог бы с тем же успехом дать этой книге почти любое другое название. В ней немного страниц, относящихся к делу больше, чем утомительная пятая глава (16), где он объясняет характеры различных народов их географическим положением на земном шаре и влиянием звезд и уверяет читателя, что нет ничего важнее подобного изыскания ad universam histotiarum cognitionem, et incorruptum earum judicium "для универсального познания истории и непреложного суждения о ней" (лат.). Следуя его методу, мы сначала должны получить общее представление о всемирной истории и хронологии в кратких извлечениях, а затем уже перейти к изучению истории отдельных государств и народов. Сенека говорит о людях, которые тратят всю свою жизнь на подготовку к деятельности: dum vitae instrumenta conquirunt "пока готовят средства к жизни" (лаn.) Я подозреваю, что этот метод Бодена повел бы нас по тому же или столь же плохому пути; он не оставит нам времени для деятельности или же сделает нас непригодными к ней. Толстая записная книга, в которую занесены все прославленные афоризмы и факты, имевшие место в истории, позволит нам говорить или писать, как Боден, но никогда не сделает нас лучше, не поможет нам, как подобает полезным гражданам, содействовать безопасности, миру и благосостоянию или величию того общества, членами которого мы являемся. Поэтому я буду продолжать говорить о методе, который прямо и безошибочно ведет к таким целям, как эти, не обращая внимания на то, что было рекомендовано другими.

Итак, я полагаю, что нужно остерегаться именно псевдоучености и именно безудержного любопытства: на то, чтобы льстить и потакать им, рассчитаны те предписания и примеры, с которыми мы обычно сталкиваемся. Нам не следует ни находиться слишком долго в темноте, ни плутать при свете до тех пор, пока не потеряем дороги. Мы слишком склонны ставить философские системы выше всех доводов рассудка и исторические системы выше известных нам фактов истории. Труд философа начинается с деятельности разума и заканчивается работой воображения. Историк же действует в обратной последовательности: он начинает свой труд, не опираясь на источники, и иногда заканчивает его, обращаясь к ним. Этот нелепый обычай столь распространен среди ученых, занимающихся историей, и подкреплен такими авторитетными мнениями, что Ваша светлость должны позволить мне высказаться более подробно и ясно в защиту здравого смысла против нелепости, которая чуть ли не всеми считается непогрешимой истиной.