• Новости
• Спонcорам
• Библиотека
• Авторы
• Предприятие

Этот проклятый замок вызывает дрожь ужаса даже у меня, вампира.

Что же должен ощущать ты, Светлый?

Мне интересно было бы поникнуть сквозь маску безмятежности — твое почти детское лицо с тонкими, красивыми чертами. Правда, ты время от времени поправляешь густые светлые волосы, но я не знаю, давняя ли это привычка или сегодняшняя нервозность. Хрупкий, кажущимся легким, как пушинка, подхваченная ветром — явный потомок эльфов, но без их ненавистного мне сияния, которое заметно больше в ночи, но даже и днем может вызывать резь в глазах у вампиров и другой нечисти.

Да, я — нечисть. Отголосок тьмы, про которую и сам мало что знаю. Хотя это мне не мешает величать себя Темным.

Еще недавно мы бы, скорей всего, сражались до смерти, если б случайно встретились. По крайней мере, постарались бы избежать прямого контакта и поводов для битвы.

А сейчас… Чернила на магическом контракте между нашими Повелителями едва просохли, а мы уже сотрудничаем. Ищем в проклятом, давно заброшенном замке, когда-то служащим для самых темных магических, кровавых ритуалов, — некий амулет, способный активизироваться и разнести весь этот мир на мелкую пыль.

Иногда мне кажется, что это не такая уж плохая идея.

В любом случае, сотрудничество Света и Тьмы кажется мне явным безумием. Слишком уж мы разные. Точнее — диаметрально противоположные. И, что самое ужасное — каждый из нас считает себя правым. Единственным хранителем зерна истины.

Лично я сам удивился, когда Темный повелитель приказал мне исполнить эту миссию вместе со Светлым, которого изберут свои. Я, конечно, очень силен, но никогда не был дипломатом. Никогда не потворствовал Светлым. И все же… Кажется, ОН был уверен, что я умею держать себя в руках и во имя Высших целей сдержусь — и не перекушу горло белокурому юноше, который так спокойно, с такой милой безмятежностью следует рядом со мной.

Я чувствую его запах, который кружит голову. Потомки эльфов пахнут цветам, а, также чистотой золотых колосьев вызревающего хлеба.

Жажда во мне растет, становится пугающей, почти безумием, наваждением.

И возрастает от взглядов прозрачных серо-голубых, как ручей, глаз; при каждом движении, грациозном и уверенном.

Впрочем, Светлый силен — полагаю, что его отец — очень сильный маг, а мать — эльфийка. Сосредоточие силы, до нужного момента спрятанной под невинным обликом.

И, словно для большего контраста, мы одеты в свои цвета: он — в светлые, а я — в темные. К тому же — я брюнет с кожей, белизне которой могли бы позавидовать даже эльфы — если б не считали ее отвратительной, как первый признак отсутствия света и жизни. Кажется, эльфы видят ауру — оболочку души — и для них она раскрашена в разные цвета. Наверное, и моя душа черная. В лучшем случае — темно-серая.

Я — ничто, я — тень. Но тень с острыми клыками, быстрыми движениями хищника и почти полной неуязвимостью. И жаждой.

Мы идем полутемными коридорами, которые освещаются лишь светом факела в руках белокурого паренька, да проломами в стенах, которые поджидают в самых неожиданных местах: в полу, на потолке, в углах.

А я все пытаюсь понять, за какие заслуги выбрали этого паренька? Что в нем такого особенного, кроме происхождения?

И знает ли он, что мы идем на смерть?

Ведь защита той комнаты, которая сберегает артефакт, как стены зачарованной шкатулки, — активизируется, как только мы войдем. Войти мы сможем, выйти — нет.

Скорее всего, что замок обрушится нам на голову, мстя за вторжение.

Я никогда не стремился жертвовать собой, даже ради Тьмы (будь она трижды проклята!), но приказы Повелителя не обсуждаются. Иначе он бы сам убил меня — и я бы подыхал долго, мечтая о смерти. О, подвалы повелителя внушают ужас даже Светлым, не говоря уже о нас, его слугах, или, вернее, рабах.

Интересно, чем пригрозили этому мальчику, которому на вид едва ли больше семнадцати. Любопытно, у него есть невеста? Он влюблен? Ему есть, кого терять?

Лично я одинок — кажется, с момента моего второго рождения. Темные не могут любить — я с этим смирился, но поддерживать отношения, основанные только на похоти и лжи не хотел. Наверное, это была моя слабость, но меня за нее не наказывали. Повелителю было плевать на личную жизнь рабов.

Вампиры не могут зачать ребенка, поэтому в качестве «производителей» совершенно бесполезны. Так что величина темного войска в любом случае не на моей совести. Если б она у меня была, эта совесть.

В момент трансформации я прошел через такие страдания, что возненавидел всех и вся. И местечка в душе для других чувств не осталось. Только память о жуткой и долгой боли — и ненависть.

— Эйр, кажется, мы уже пришли, — тихий голос развеял мои мысли.

Оно и правильно — мы пришли дело делать, а не поддаваться слабостям.

И все-таки — ему страшно? Он боится боли, как всегда боялся ее я? Вампиром меня сделали насильно, по приказу Повелителя, который лично отбирал своих «летающих слуг», одних из самых сильных воинов.

У меня никогда не спрашивали разрешения, прежде чем вдребезги разрушить мою жизнь, разбить сердце. Мне никогда не разрешали стать таким, как я хотел.

Не человек, и даже не существо, а лишь пустота.

Тогда почему мне так страшно?

Неужели воспоминания о той, давней боли, снова делают меня живым? Пусть и отчаянно слабым.

Черная дверь на фоне серой стены. Факел чуть-чуть подрагивает в его руке. А, значит, все-таки страшно!

Пытаюсь ощутить злорадство, но могу лишь сочувствовать. Я кладу ледяную (я это знаю) руку на плечо парня и слегка сжимаю.

Я догадываюсь, насколько неприятно для него это прикосновение: для Светлых касания Темных, тем более, вампиров (хуже лишь сам Повелитель), — почти мученье. По крайней мере, моральное.

Но он подбадривающе мне улыбается, а его глаза сияют.

— Мы уже пришли!

Очень мило. Радоваться своей смерти! Неужели ему некого терять?

Даже я, убежденный мизантроп, с черной, источенной душой, боюсь смерти. А он… улыбается. Словно девица на свидании.

— Я рад, Лив, — прохладно отвечаю я.

Черная дверь. Путь к нашей гибели. Мы одновременно кладем на нее ладони. Он произносит свои чары, я свои.

Дверь неохотно, медленно, но открывается, впуская нас. И, конечно же, закрываясь за нами. Запечатывая — наглухо.

Артефакт лежал на каменном столе, который словно рос из середины пола. Он похож на драгоценный серебряный медальон со странными рисунками и древними письменами.

Больше ничего в комнате не было. А, да — еще крохотное окошко, закрытое толстыми прутьями решетки.

Мы снова объединяем свою магию — для этого нам приходиться взяться за руки (мне прикосновенье теплой ладони приятно, ему, я думаю, нет), — из наших пальцев струиться свет: темно-золотой смешивается с серебристо-синим.

И артефакт мало-помалу начинает плавиться, пока не растекается бесформенной лужицей, потеряв свои магические достоинства.

— Все, — выдыхает Лив. В его голосе утомленность и что-то еще, чего я не могу классифицировать. В сиянии глаз переплетены нити усталости и безумного торжества. — Мы сделали это.

Я устало киваю и опускаюсь на пол, съезжая спиной по стене. Конечно, я испачкал свой самый лучший черный плащ с серой подкладкой, но мне плевать. В конце концов, какая разница, как будет выглядеть мой саван?

Второй раз я умру навсегда. Так говорят. Я лично еще не проверял, но и не тянет. Но выхода нет. Я чувствую, как комнату оплетают мощнейшие охранные заклятья. Странно, что они не действовали до того, как мы уничтожили сердце этого странного замка. Хотя, возможно, бывший хозяин, черный маг, был безумен. Быть может, артефакт — это лишь приманка. И ему просто нравилась сама идея похоронить кого-то заживо.

А тут — такая радость: сразу два. Темный и Светлый. На все вкусы, как говорят. Надеюсь, на том свете ему нравится эта комедия абсурда.

— Нам конец, — тихо говорю я, только для того, чтобы выговориться. Я уверен, что он и так это знает. Не дурак, хоть и мальчишка, да и очень силен. Чувствует охранные заклятья не хуже меня. Возможно, даже видит их цвет. Хотя вряд ли его это развеселит перед смертью.

— Нет, — его голос тверд. Я поднимаю голову и встречаюсь с таким чистым и безумно ярким взглядом. Мне хочется отвернуться, потому что в этот миг его глаза — словно ярчайшее сияние солнца или взгляд чистокровных древних эльфов. — Это мне конец. А ты будешь жить, — он улыбается, словно сама мысль о моей дальнейшей жизни его радует. О возможности того, что я могу выжить.

Я качаю головой:

— Я тоже не смогу выбраться отсюда. Я знаю, что у вас слишком гипертрофирована совесть… Можешь не переживать — я знал, что иду на смерть.

— И ты хотел этого? Погибнуть ради будущего этого мира? — его глаза, кажется, скоро прожгут во мне дыры.

— Конечно, нет, — я хмыкнул. — Мне плевать на этот мир, просто наказание Повелителя было бы намного ужасней. А из двух зол надо выбирать меньшее, — я пожал плечами.

— Тогда я тебя спасу. Иначе это будет несправедливо. Слушай — я знаю, что вампиры могут превращаться в туман…

— Да, — перервал я его, — но для этого нужно слишком много энергии и сил. А я и так потратил почти все свои силы на эту дрянь, — я кивнул на серебристую лужицу. — Так что, спасибо за участие, но я умру вместе с тобой. А жизнь вообще несправедливая штука, если ты еще не заметил. Внемли! Я даю тебе последний урок мудрости перед смертью! — язвил я, чувствуя прилив ужаса. Самый жуткий страх вампира — оказаться погребенным заживо. Ведь вампиры даже в могилах могут жить долго-долго. Это было одним из любимых наказаний Повелителя, хотя лидировали все же подвалы. Ему нравилось мучить и умерщвлять непокорных и провинившихся собственноручно. Он был гурманом.

— Я позволю тебе укусить меня, — я и сам не заметил, как мальчишка оказался так близко, почти вплотную. Наши взгляды встретились. И я вновь ощутил приступ жажды. — Я не буду сопротивляться. Ты убьешь меня — и у тебя появится достаточно сил, чтобы выбраться.

Он пожал плечами: — Ты сократишь мои мучения… и обретешь свободу.

Обхватив мою шею рукой, он направил меня к беззащитному горлу, откидывая голову. Он даже убрал прядь волос за ухо, чтобы мне было легче…

***

…Я снова стою перед замком, как в начале нашего пути. Только теперь я один.

Вообще-то мне давно пора уходить — Повелитель не любит ждать, а сейчас ему не терпится узнать результат нашей работы. Правда, он и не ожидает, что я вернусь, так что пусть подождет.

Я стою, задрав голову, и смотрю, не открываясь, на маленькое окошко, через которое я совсем недавно выбрался, вылетел легким туманным облаком.

Затем, уже опустившись на землю, обрел физическую форму.

Мне было так… больно. Только на этот раз болело не тело, а истерзанная до крови душа, словно с ней наигрались резвые котята, впиваясь когтями и зубами.

Я не мог понять, зачем он это сделал. Я бы, скорее всего, его б не спас, даже если б была возможность. Хотя, если б была вероятность спастись нам обоим… Но, умирать, зная, что ты спасаешь врага… Этого я не мог понять. С каждым глотком его светлой крови я чувствовал радость мальчишки, безумное счастье оттого, что он сделал все правильно: уничтожил артефакт, спас меня.

Да, меня пару раз спасали в битвах Темные, но, безразлично, с презрением, лишь потому, что я тоже член их клана. Только лишь затем, что я — ценная вещь, сильный воин и могу пригодиться в следующих стычках.

Наконец, я заставил себя уйти. Иначе — я чувствовал — вот-вот заплачу.

Я рыдал тогда, когда меня отрывали от матери, чтобы притащить в Темный замок — служить Повелителю.

Я плакал от бессильной злобы и боли, когда меня превращали.

Я никогда не плакал о ком-то.

Я думал — я надеялся — что моя душа покинула тело, когда я стал вампиром.

Я медленно шел, и поклялся себе, что постараюсь возненавидеть юного фанатика, который снова заставил мою душу истекать кровью.

Это ведь так больно — жить и чувствовать.

Зачем ты сделал это со мной?

2007