• Новости
• Спонcорам
• Библиотека
• Авторы
• ФОРУМ
• Реализация
• Реклама
• Предприятие

ПЯТАЧОК

В моем мире есть такая вещь, которую я лично называю "проблемой пяти копеек".

В самом примитивном виде она выглядит так: заходишь на кольцевой, лезешь в бумажник, а у тебя там не 50 копеек, чтоб четко расплатиться, а только 45. Не 20 или 30, а именно 45 копеек. Вроде бы, в чем проблема, если в том же кошельке есть еще деньги и можно спокойно расплатиться? Так ведь не хочется таскать кучу мелочи.

Ну ладно, бог с ней, с мелочью. Не велика беда — она не такая уж тяжелая и не занимает много места, если есть нормальный кошелек, где она не путается с остальными деньгами (а иначе вообще мрак). Просто в такие моменты более четко осознаешь вот эту самую "проблему" по жизни.

Как-то так постоянно чего-то не хватает для полного счастья, гармонии. Крайне редко бывает так, чтобы взять и рассчитаться с жизнью без оглядки на всякую мелочовку. Вот она предлагает тебе какой-то шанс (или тебе от нее что-то надо), жизнь называет цену, и ты платишь собой, своим временем, силами, нервами. Просто вечно чего-то не хватает. Вечно. Просто в какой-то момент не хватает самой малости: что-то нужное сказать или сделать. Самую малость, как потом оказывается... И вместо чего-то нормального, красивого, полновесного ты получаешь охапку мелочи. Огромное количество приятных мелочей... Приятных, и, в общем итоге, почти равноценных... Но — мелочи... И — "почти"... А так хотелось красивого, хорошего и, самое главное, цельного.

А вот в чем заключается этот самый "пятачок" никак не разберу. Вечно что-то мешает.

Как пример, заходишь в общественный транспорт, и тут тебе звонит кто-то, кто давно не звонил, пропал куда-то. Некто давно знакомый и дорогой тебе, с кем давно не получалось связаться. А тут он, как раз, и звонит. И ты берешь трубку и тут же рядом: "молодой человек, оплачиваем за проезд"... Мне, кстати, всегда было непонятно, почему большинство полтавских контролеров делают эту идиотскую вставку "за". Неужели так тяжело сказать "оплачиваем проезд" или "платим за проезд"? Откуда взялось это зазубренное "оплачиваем за проезд"? Не понятно... Но это так, между прочим... И вот ты берешь в руку мобильник, смотришь, кто звонит, радуешься, отвечаешь и тут же: "оплачиваем за проезд". Ругаешься про себя, резко достаешь бумажник, а там, как всегда, "без пяти копеек". Опять ругаешься, суешь контролеру первую же банкноту помельче и пытаешься поговорить с человеком, но тебе сначала тычут бумажную часть сдачи, потом еще и монетами вторую половину. А ты балансируешь, стараешься не упасть, взять сдачу и говорить с человеком. И понимаешь, что разговор не клеится. Потому что человек-то близкий, и он прекрасно чувствует некую напряженность в твоем голосе, хоть ты и говоришь, что все нормально. Потом вы еще немного разговариваете, и ты говоришь, что сейчас выйдешь на остановку и нормально поговоришь с ним, а он извиняется и говорит, что просто на работе выкроил пять минут, чтобы позвонить и ему уже надо бежать. Вы прощаетесь, договариваетесь встретиться в ближайшее время и нормально пообщаться. Он кладет трубку, и ты в полной мере ощущаешь эту самую "проблему пяти копеек". И не столько в финансовом плане, сколько в общении с этим вот человеком. Да, поговорил. Да, рад был слышать. Да счастлив, что вот он тебя еще тоже помнит, и многое не забыл... Но можно было и лучше пообщаться... Вечно остается эта недосказанность, незаконченность мыслей, действий.

Или же бежишь ты куда-нибудь по рабочим делам со всех ног и тут раз — встречаешь в подземном переходе или каком-нибудь учреждении бывшую одноклассницу. Классную такую девчонку, с которой вы не виделись уже лет семь, а то и больше. В школе вы особо не общались, но она тебе втихую нравилась. Нет, не любил, а просто нравилась. И ты смотришь "она-не-она" и с ней происходит то же самое.

Потом кого-то из вас первым накрывает озарение и завязывается разговор.

— Ты как?.. А ты где сейчас?.. — А ты?

И вот вы так говорите минут пять-десять, наплевав не надолго на те дела, по которым вы оба спешили, а потом прощаетесь. Ведь и ты торопился, и она.

Ты в шоке еще целый день, весь день тебя переполняют эмоции от столь неожиданной встречи, но при этом постоянно ворочается пригоршней мелочи в кошельке недосказанность всего вашего короткого и глупого разговора. Только через полчаса после того, как вы разошлись, ты осознаешь, что хотел бы с ней встретиться еще как-нибудь и поговорить толково, но забыл даже взять у нее номер телефона. Даже не то, что бы "забыл", скорее "не успел".

И вот так почти всегда...

Поэтому, наверное, нам так нравятся посиделки со старыми друзьями — в них редко остаются недосказанности и "недо"-мысли. Почти никогда не остается никаких "недо-чего-то". Поэтому нам так нравится, когда мы можем рассчитаться в магазине или транспорте без сдачи. Когда все складывается копейка-в-копейку.

Потому, что вот эти самые "минус-пятачки" оседают в копилке нашей памяти. Это даже не чувство вины, ведь ты же ничего плохого не сделал, никому никак не навредил, никому ничего не должен тем, что у тебя не было пятачка для того, чтобы получилось все как надо. Я даже сам не знаю, как это назвать. Это просто "минус-пятачки", которые заставляют нас отвлекаться на то, что мы недоделали, недосказали вместо того, чтобы просто сказать: "во как клево вышло!".

Нет, я не спорю, вот это самое "клево" тоже получается, но как-то реже и даже не сразу заметно, насколько четко вышло.

Ведь хочется, чтобы всегда было четко и красиво. А самое главное — цельно.

А, может быть, я просто неверно распоряжаюсь деньгами?

Кто знает...

ДЯДЯ ТОЛЯ

Воскресенье.

Глупый день. Почему глупый? А просто потому. Хотя бы оттого, что не надо тратить киловатты ментальной энергии, соображая, решая что-нибудь очень много и быстро, как это бывает по будням. Словно старые люди, которые учат уму-разуму молодежь только потому, что сами уже не в силах эти же глупости творить

Вот так и воскресенье.

Не надо ведь на протяжении всего дня морщить лоб, о чем-то думая, что-то рассчитывая, соображая, или просто делать вид, что работаешь.

Выходной, на то и он и выходной, чтобы заниматься своими делами, отдыхать. Как может получиться отдохнуть в будний день, если проводишь двенадцать-четырнадцать часов на рабочем месте? А сверху еще проезд, бытовуха, сон.

Ну, как тут отдохнешь?

Никак.

И на рынок за смесителем не сходишь. А в воскресенье — легко. Не в субботу — в субботу нужно отдыхать, пить пиво, на диване валяться, в кино ходить, но ни в коем случае не ездить на дачу, на рынок и т.п.

Все это можно отложить до воскресенья. Отдохнуть, встать часиков эдак в девять-десять и вспомнить, что собирался поменять смеситель в ванной. А собаку уже выгуляли, мусор выбрасывать не надо. Осталось только на рынок сходить, десять минут с ключом повозиться, а потом можно снова отдыхать.

Жену брать с собой не хотелось — уж лучше потом полчаса послушать, что краники не такие, как она хотела, да и дешевле взять можно было, чем вместе с ней два-три часа выбирать то, что ей по душе придется, а потом еще как минимум час по шмоточникам ходить. Нет, уж лучше я сам.

Так я отправился на рынок.

Не особо долго выбирая, я взял нормальный польский смеситель и решил пройтись по барахольщикам — надо было взять еще всякой дребедени: хороших отверток пару штук, изоленту, немного эпоксидки и еще чего-то, чего всю неделю хотелось, а сейчас из головы вылетело.

Вот так, проходя мимо всех этих мужиков, продающих поюзаный и не очень, хлам, я наткнулся на одного, никак не вписывающегося в окружающий пейзаж.

Мужик продавал картины — посредственного качества пейзажи, пару натюрмортов и один портрет. Удивило меня не столько то, что он продавал живопись там, где обычно продают гайки, болты, паяльники, сколько то, что на клеенке у моих ног лежали краски, кисти, мольберт, подставка.

— Че, мужик, решил на хорошие краски заработать? — спросил я немного нахально, даже не поздоровавшись.

Мужик был старше меня лет на десять, немного лысоватый, худой, с двухнедельной седеющей щетиной. Он отрицательно покачал головой и окинул меня почти отеческим взглядом, от которого мне даже стало стыдно за сказанное.

— Дай закурить, — попросил он, и я его угостил. — Я больше не пишу. Я работаю.

Я закурил вместе с ним.

— Я даже не буду спрашивать тебя: нравится тебе то, что я написал или нет? — сказал мужик после небольшой паузы. — Я и так знаю, что ты мне скажешь. И то, что моя посредственная мазня никому не нужна, я тоже знаю.

Он глубоко затянулся и замолчал, а я бегло осмотрел картины.

— Дядя Толя, — протянул он мне руку после долгой паузы. — Так меня обычно все называют.

— Игорь, — ответил я машинально. — А зачем тогда картины на продажу выставил, если знаешь, что никто не купит?

Дядя Толя хитро и устало улыбнулся:

— А я все продаю, что раздать не вышло. Все. Кисти, мольберт, чистые холсты, все. Я больше не художник.

— А чего так?

— Да ничего, — отмахнулся он и присел на свой раскладной стульчик. Я присел рядом на корточки. — Я всю жизнь хотел стать художником. Всю жизнь.

Он смолк и посмотрел на небо, точно высматривая или вычисляя что-то, видное ему одному.

— Всю жизнь, — он перевел взгляд на меня. — Сколько себя помню. И всю жизнь мне говорили, что я — посредственность. Знаешь, это намного хуже, чем бездарность. Просто, как я ни старался, я не мог проявить чего-то очень тонкого и важного. А ведь чувствовал. Всей душой ощущал. Всю душу в картины вкладывал. А получалось — то г..., то просто никак. С самого детства любил рисовать, даже художку закончил. И что толку? — Он заглянул мне в глаза так глубоко, что пришлось отвести взгляд. — Что толку? Никому моя мазня, кроме меня самого, не нужна. Никому. Ни жене, ни детям, ни друзьям… Угости еще папироской… Спасибо… Друзья… Взяли у меня пару пейзажей. Даже за деньги… И так обидно было, когда жена одного моего друга детства, напившись, призналась, что Серега с Юркой картины взяли только чтоб меня поддержать. Так обидно было… Не за них — за себя… Эх, блин… Да ну его в болото, это художество. Нарисовался уже.

Он говорил, а я рассматривал картину в левом нижнем углу. На ней был осенний дворик многоэтажки. Пара подъездов, качели, горка и песочница, в которой копошился кто-то совсем еще маленький. Судя по тонам, наступал вечер середины или конца сентября. А сам дворик был один-в-один похож на тот, в котором я вырос.

— Дядь Толь, а за сколько вон ту картину отдашь?

— Не отдам, — он затоптал бычок и встал. — Мне твоя жалость на хрен не нужна. Зря я тут сопли распустил. Иди, давай отсюдова.

— Дай тогда хоть посмотреть.

Дядя Толя немного покусал губу и протянул мне картину. Вблизи она оказалась грубее и размытее, чем казалось с трех метров. Небольшая такая картинка, сантиметров примерно сорок на пятьдесят, пахла, казалось, осенью, закатом, детством...

— А кто сказал, что ты не художник? — спросил я.

Мужик отмахнулся:

— Да все.

Он оглянулся и взял в руки другую картину.

— Может, лучше эту возьмешь?

— Не-а, — ответил я, даже толком не рассматривая протянутый пейзаж. — Я эту хочу. Сколько?

Пешком топая домой, я украдкой поглядывал на картину и вспоминал детство. Там, далеко-далеко, еще в детском саду, я рисовал лучше всех. У меня получались самые лучшие белочки, КАМАЗы и прочая дребедень, которую обычно рисуешь в таком возрасте. И это не я так считал — так говорили все сверстники в детском саду, в школе. Мне завидовали, просили научить рисовать… Так продолжалось до средних классов.

А потом в семье наступили тяжкие времена, и денег не было даже на бумагу, не говоря уже о том, чтобы учиться в художественной школе. И все это куда-то делось. Исчезло.

— ...А чем ты вообще на жизнь зарабатываешь? — спросил я у дяди Толи, уже уходя.

— Каменщиком, — он грустно окинул взглядом все, что выставил на продажу. — Этим на жизнь не заработаешь…

Вот и я работаю мастером в одной строительной фирме. А ведь, когда-то, очень хорошо рисовал, и на гитаре играл неплохо. Где все это теперь?

Ушло.

Я шел и думал, что же все-таки хуже: быть непризнанным или несостоявшимся? Шел и пытался найти хоть один довод в пользу второго. Но не находил. А навстречу мне шли, вполне возможно несбывшиеся художники, скульпторы, актеры, ставшие продавцами, грузчиками, юристами, медиками…

Я шел, и в моей памяти отчетливо всплывал один момент из школьной жизни...

Возле стенгазеты собралась куча народа из параллельных классов. Я стоял у них за спинами, усталый, сонный, но каждый атом моего тела возбужденно прыгал от гордости, переполнявшей все мыслимые границы, когда из толпы доносилось:

— Класс!.. А кто это нарисовал?!.. Кто?! Гошка из пятого "В"?!.. Этот очкарик?! Сто процентов даю — за него мать или отец рисовали...

— Нет, сам! Я своими глазами видела, как он на большой перемене во-он ту тень выводил… Да не трогай ты пальцами, испортишь!..

2007