|
|
МП-433
Было в проекте. Вынашивалось.
Не состоялось.
Сопротивляешься? Глупенький!
Это же добрая ярость.
Так — или приблизительно —
в пивной уместившись бочке,
выдавливал Гекльберри
Тому Сойеру почки.
Нюансов, конечно, тьма,
но у березы ума хватило
понять, что это не схватка
Гюльчатай с Чикатило.
Кто ж знал, что ты можешь ногами
превратить приятеля в месиво?
Я думал, тебе от этого
комфортно, тепло и весело.
Я в айкидо не играл, ты в чехарду,
но в этом и цимус!
Пусть не трындят мне про би-о-э-нер—
ге-тическую несовместимость.
Плавая в майках и шортах
на миниатюрной льдине,
мы друг другу назло пропаганде
еще и как подходили...
А привела нас к такому исходу —
ученый совет, удивись-ка! —
не навороченная биохрень,
а элементарная физика:
немца с вьетнамкой ради потехи
можешь с трудом сроднить ты,
но где ты видал, чтоб притягивались
однополюсные магниты?..
Неадекватный теперь ты. Чужой.
Падкий на женскую ласку.
Эта попытка сломать тебе ногу —
так... Проверочка. Лакмус.
Разные были друзья — широка
щелочей и кислот симфония,
а ты из себя взрослого корчил,
окрасившись в цвет мекония.
Старше и выспреннее тебя
госпожа Червовая Двойка.
Тебе зависимость от нее,
как Ленину фен и плойка,
но принято так. А чтоб шестерить
смогла тебе фабрика течек,
ей не хватает всего четырех
симпатичных алых сердечек.
На всякий пожарный напомню:
черви выводятся пижмой.
Бизнес — модельный, собачий,
нефтяной, чернокнижный —
дело какого-нибудь короткого
промежутка времени,
а жизнь — со школы усвоил еще:
гниение либо горение.
Чтоб тебе злыдни снились!..
А ежели кроме шуток,
был же когда-то автобус
семнадцатого маршрута
незаменимым в Киеве
свалочном и пивнушном,
ставший в одно мгновение
погожего дня ненужным.
МП-429
За нас — чем стыдней, тем бессмертней — на белое ляжет
любовь, от которой родятся стихи, а не дети.
Т. Аинова
Любовь Аввакумовна каждый свой спич забывала,
как только журчать начинала ее сковородка.
Всегда неопрятная, вечно прямая, как шпала,
носилась по дому с горшком и трясла подбородком.
Мешала играть на кларнете кошачьи ноктюрны,
орала, что рисовый суп у нее — объеденье...
Для праха себе заказала хрустальную урну,
но все-таки встретила сотый пурим в богадельне.
Любовь Алибековна портила воздух кальяном
и красила стрелки бровей марсианским индиго.
В костюме гюрзы напевала гостям-киевлянам
римейки непонятых сносок в поваренных книгах.
Баюкала бая, врубая на всю Украину
зурны самаркандской занудное, стылое моно...
Когда же хотелось ей скинуть покров свой змеиный,
скукожило рыбу в котле и стошнило Димона.
Любовь Аполлоновна в том еще ходит наряде —
ну, разве что лес на лобке с понедельника выбрит.
И то, чем кичилась она на путаньем параде,
расследую я, а не Знаменский, Томин и Кибрит!
Бесилась, что нет мужиков, только нам, скоморохам,
ротвейлер-флегматик смешней, чем левретка-холерик,
а нимфу мороз доконал — так что, в общем, неплохо
закончился в зимнем Днепре этот скромный лимерик.
Любовь Асисяевна — собственно, даже не дама:
аморфная взвесь ядовитого желтого пара.
То вспыхнет она, растянувшись в червя из вольфрама,
то между ногами рассядется в позе омара.
Я долго стонал от ее живодерских растяжек,
когда поднималась она над Димоном, сияя,
и все же безбашенной бестией под ноги ляжет
двум бывшим приятелям Любушка, дочь Асисяя.
МП-458
Дикий пион произрос на днепровском отшибе,
храбро застроенном брежневской архитектурой.
Дикий пион всколыхнул пескоструйные зыби,
Библию с ходу пополнив добавочной сурой.
В теплую лунную ночь совершенно без спросу
взял да расцвел вместо льна, конопли или риса
дерзкий цветок, до смешного похожий на розу,
там, где не свищет самум и не ходит мотрисса.
Радиоточка лабала советские гимны,
только душе было как-то совсем не до трелей.
Все предыдущие фикусы и георгины
в самый ответственный миг оказались пыреем.
Дикий пион не потерпит подобных подлогов:
он из воды синтезирует ценные яды
и бережет до поры, когда примут за Бога
переосмысленного моего сердцекрада.
Быть ему впредь освежителем кухонных губок,
кактусу лысому в хлябях эрзац-спермацета!
Дикий пион превратится скорее в обрубок,
чем отпустить своего вдохновителя в Лету!
...Гаснут гнетущие дали Лесного массива.
Стрелы заката Слободку Никольскую режут.
Ради цветка — то ли узником, то ли мессиром —
вырыт овражек, не свойственный Левобережью.
На рундучке, управляемом элементарно,
не торопясь, не круша мостовые пилоны,
еду туда, где усталая Альфа Центавра
мне одному позволяет обняться с пионом.
Крепко держась за канаты строки пятистопной,
снова растрепа-цветок выживает на дыбе.
Дикий пион понимает, что если я сдохну,
стебель его засосут пескоструйные зыби.
|
|
