• Новости
• Спонcорам
• Библиотека
• Авторы
• ФОРУМ
• Реализация
• Реклама
• Предприятие

- Ну, вот слушай.

- Слушаю-с.

- Я тебя полюбила.

- Покорно Вас благодарю.

- Может быть, ты и не стоишь; да и конечно не стоишь.

- Лучше бы уж Вы не любили, мне бы покойней было!

Конечно, он в изрядной обиде. Однако где-то, во глубине смятенной души, тешит себя надеждой, что любим. Но... если и любим, так что же? Всякому ли хочется быть безделицей в чужих руках? Да и гордость...

А все ж, любим, иль нет? Неведомо. Полноте, не может она любить. А вдруг? И он, согретый надеждой, робко придвигается к ней. Порывается обнять. Любимая!

- Только ты не подвигайся, а сиди смирно!

- При таких Ваших словах смирно сидеть невозможно-с.

Бессильно опали руки, поникли в кручине-печали плечи. Как же так? Отчего? Как можно?

- Нет, нет, отодвинься.

Отодвигается. Тяжкий вздох его слышен уже с другого края скамьи. А круг них тихим шелестом падают и падают спелые яблоки.

- Вот так! Как бы я расцеловала тебя, мой миленький.

Вновь вознесся надеждами. Оторопь. Смятение. Ужели любим?

- Кто же Вам мешает-с? Сделайте Ваше одолжение!

- Нет, этого нельзя. Вот видишь, что я тебя люблю, вот я и доказала.

- Только на словах-с, - с горестным вздохом разочарования ответствует он. В бессильном отчаянии отворачивается.

- Да, на словах. А то как же еще? Ну, теперь ты мне говори такие же слова!

- Нет, уж я другие-с.

- Ну, какие хочешь, только хорошие, приятные; я и глаза зажмурю.

- Да трахни ты ее, тормоз, чо сопли жуешь!

Он вздрагивает испуганной птицей. Смешался. Наважденье рассеялось. Беспомощно оглядывается в зал. Смутили, сгубили игру... Бьющая через рампу агрессия партера захлестывает, подавляет. Жесткость реального мира. Нет Любви, будто и не было никогда.

- Уж не знаю, приятны ли они будут, - только от всей души.

- Ну, говори, говори, я дожидаюсь.

- Не только любви, а никакого ...

- Алле! Да! Нет! Да чо ты вчехляешь? Я, по ходу, театр смотрю. Отвали. Да! Да! Нет! В натуре. Сама перезвоню. Чмоки!

- ...чувства настоящего и никакой жалости в Вас нет-с.

Она растерянно смотрит в зал, сбитая с толку пронзительным звонком бесцеремонного мобильника. Дрожат обиженно губы. Зачем она здесь? Отчего так все скверно? Берет себя в руки:

- Так разве это у меня не любовь, что же это такое?

- Не, ну ты приколись! Да чо выгинаться-то?

- Баловство одно, только свой каприз тешите. Одна у Вас природа с Амосом Панфилычем, вот что я замечаю.

- Точно! Мужик, да завали ты ее! Чего очкуешь?

- Конечно, одна, коли он мой отец.

- И одно у Вас удовольствие: издеваться над людьми и тиранить. Вы воображаете, что в Вас существует любовь, а совсем напротив. Года подошли, пришло такое время, что уж пора Вам любовные слова говорить, вот Вы и...

- Точно! Года, блин! Ну чо быкует, а?

- ...избираете кого посмирнее, чтоб он сидел да слушал Ваши изъяснения. А прикажет вам бабушка замуж идти, и всей этой любви конец, и обрадуетесь Вы первому встречному. А мучаете Вы человека так, от скуки, чтоб...

- Ну я прям торчу, детский сад какой! Димон, у твово мобилы сколько мозгов?

- 5 мегов.

- Скоко??? Чо так голимо?

- Че голимо-то? У самой че, типа круче?

- ...покуда, до жениха, у Вас даром время не шло. И сиди-то он смирно, и не подвигайся близко, и никакой ему ласки, все это...

- Секи, Димон: фотка на полтора мегапикселя, радио и типа голосовой набор.

- А полифонию покажь! Дай сюда, заценю!

Грузный мужчина в восьмом ряду, одетый в скромный темноватый костюм, порывисто встал, и, подавшись вперед, вырвал из рук Димона с седьмого ряда разголосившийся полифонической <Муркой> мобильник. Судорожно, до хруста сжал в кулаке. Замахнулся. Сдержался. Брезгливо, рваным, истеричным движением выдрал аккумулятор. Телефон хрюкнул, стих. Димон тупо смотрит на опустевшую ладошку. Его подружка, школьница пятнадцати лет, вскакивает, разворачивается; пальчики с двухсантиметровыми фиолетовыми коготками хищно впиваются в спинку кресла. Крылья носа, проткнутые блестящей мерзостью, возмущенно сопят-раздуваются. Поликсена растерянно смотрит на захлебнувшегося текстом Платона; Платон, забывший роль - на мужика.

Шок.

- Ты, овца! Я на Островского пришел, или твою <Мурку> слушать?

- Отдайте!

- Мужчина, Вы сошли с ума! Спектакль идет! Отдайте девочке телефон! Вы же интеллигентный человек!

- Да, действительно, мужчина, должны же быть границы!

- Сударь, актеры на сцене ждут!

Взбешенный мужчина затравленно оглядывается на шиканье из партера. Распускает галстук. Берет себя в руки. Спокойно, уверенно, зловещим шепотом:

- Слушай сюда, маленькая дрянь! Чтобы в антракт всей кодлой в последний ряд сдернули. Порву, тварь! Доступно? И кренделя твоего утрамбую. - Затем вполголоса, с ноткой презрения: - А вам, господа, должно быть стыдно! Вам в душу плюют, а вы - терпите.

Отдал телефон. Сел. Ссутулился. Виновато посмотрел на Платона. Пожал плечами. Чувствуется, ему совестно за свою вспышку. Вполголоса, с горечью, опустив голову:

- Полгода хотелось праздника. Ехал за 120 километров... Твари...

Его спутница успокаивающе кладет ладонь поверх яростно сжатых кулаков. Нормально. Такое время. Что тут поделаешь? Остынь! Он вновь берет себя в руки. Виновато глядя на Поликсену, прикладывает руку к сердцу. Будто в слепящих огнях рампы она может видеть.

Увидела. Или почувствовала? Нежно коснулась руки Платона. Очнулся...

- Э-э-э... Обрящет Вам тятенька... где-нибудь в трактире, шут его знает... какого... оглашенного... э-э-э... какого... оглашенного, и Вы сейчас ему на шею, благо дождались своего настоящего.

Но что-то все же изменилось. Не сразу. Не вдруг. Медленно, мучительно медленно тишина вступала в свои права. Понемногу стихли звонки мобильных. Выдохлись разговоры. Утомился скрип кресел. И вот, зачарованное внимание заполнило зал. Школьники, отбывающие культурное мероприятие, заворожено внимали тем двум. Тем, которые на сцене. Тем, которые любят, но не знают, что с этой любовью делать. Пока не знают. Их слушают, забыв про мегапиксели. Ведь это - вечная тема.

- Не за тем Вы звали, да за тем я шел. Кабы я Вас не любил, так бы не говорил. А то я Вас люблю и за эту самую глупость погибаю...

Едва привстав, Поликсена пересаживается. Чуть ближе к Платону.

- Куда ж Вы подвигаетесь?

- Не твое дело.

- А теперь вот из дому выгнали, а я человек честный, благородный. Да в яму еще сажают, завтра повезут, должно быть. Прощайте!

- Господи! Да сделай же что-нибудь, парень! - шепот расстроенной девочки с девятого ряда.

- Не тормози! Давай, братан! - вполголоса с шестнадцатого.

Поликсена... Она еще ближе... Еще... Едва ли не рядом...

- Вот уж Вы и совсем близко.

- Ах, оставь ты меня! Я так желаю, это мое дело.

- Парень! Парниша... - вновь с девятого.

- Да ведь я живой человек, не истукан каменный.

- Ну! А кто каменный? Эх, пацан...

- Да, вот так-то лучше, гораздо благороднее. - Он обнимает Поликсену одной рукой. - Вот как я люблю-то тебя, слышала ты? А от тебя что вижу?

Поликсена кладет голову ему на плечо.

И вдруг... Звучит волшебная музыка. Он поет. Она - вторит. Нежный, чистый, ручейком звенящий голос уходит в божественную высь, доверчивым вьюнком вплетаясь в сочную, надежную тональность бархатистого мужского слова. Дуэт влюбленных. Быть может, мир не знал такой любви. Такой любви, как в этом зале. Здесь. Сейчас. Они смотрели; они слушали, заворожено покачиваясь на волнах неземной мелодии. Кто помнил рэп? Кто знал хип-хоп? Они едины в этот миг с теми, кто там, за огнями рампы...

- Вау! Ва-а-а-у!

- Yes!

- Common, everybody!

- Ты сделал это, парень!

- Ты - лучший, Плат!

Аплодисменты взорвали маленький зал, когда Он, допев до самого конца, нежно обнял Ее. Она склонила прелестную головку ему на грудь. Посмотрела в глаза. Поцеловала. Вскочили с мест, грохот кресел, поток прорвавшейся лавы. Топот. Свист. Вопли восторга...

- Плат! Пла-а-а-т! Ты - супер, Плат!

Затоплено все! Зал захлестнуло восторгом, любовью, счастьем, юностью, весною!

Не теряйся, Платон.

Ты же артист! Артист ТЮЗ-а... Тебе ли не знать, какой зритель самый искренний и самый благодарный?

Они... Не виноваты.

Это такое время. Их просто: Еще: Никто не научил.

Ты молод, Платон. Ты привыкнешь. И еще поведешь за собой. К свету. Смотри, как поднял зал Грознов. Он старше, он знает этих детей. Его романс... Они подпевали всем залом. Стоя. Подняв над головой руки. Знали бы - взяли свечи. Как на концерт любимых Би-2. Он понимал. Ждал. Не удивлялся. Ведь это - его зритель. Ведь это - для них. Ты сможешь так же. Придет и твое время, Плат!

***

...В Саратовском ТЮЗе давали "Яблочки" Островского...

В рассказе использованы диалоги спектакля "Наливные яблочки" по пьесе А. Н. Островского "Правда - хорошо, а счастье лучше".

(Прим. автора)

2007